Свящ. Димитрий Кулигин. Христианский или языческий праздник – масленица?^[1]

Господь создал человека и вложил в него дар творчества. Человеку естественно ощущать в себе эту потребность – творить. Свои творческие способности человек реализовывал уже в раю, когда по Божиему повелению возделывал рай и нарекал имена животным. Способность творить не была утрачена человеком и после грехопадения. Однако и она оказалась зараженной ядом греха, поэтому даже благие начинания человека могут быть искажены и обезображены.

Как отдельный человек обладает творческими способностями, так не лишен ее и отдельный народ, составляющий единый организм. Именно из реализации народного творчества складывается та или иная культура, питающаяся соком из поколения в поколение передаваемой традиции. Поэтому-то столь важно соблюдение традиций и, главное, их понимание, ибо в мире греха легко извратить добрые истоки. Вспомним историю исхода евреев из Египта. Казалось бы, все знали, Кто освободил народ Израильский из рабства и не дал им погибнуть, но стоило Моисею задержаться на горе всего лишь на сорок дней, как извратилось самое главное – Бога попытались подменить идолом. «Когда народ увидел, что Моисей долго не сходит с горы, то собрался к Аарону и сказал ему: встань и сделай нам бога, который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось. И сказал им Аарон: выньте золотые серьги, которые в ушах ваших жен, ваших сыновей и ваших дочерей, и принесите ко мне. И весь народ вынул золотые серьги из ушей своих и принесли к Аарону. Он взял их из рук их, и сделал из них литого тельца, и обделал его резцом. И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской! Увидев сие, Аарон поставил пред ним жертвенник, и провозгласил Аарон, говоря: завтра праздник Господу»^[2]

Если за какие-то сорок дней можно извратить истину, то что говорить о традициях, искажаемых за многовековой период времени? Часто так и случается, что отмечают тот или иной праздник, с давних пор существовавший в народе, но уже не помнят его корней, не понимают его сути. И это печально. И это даже страшно, ибо подобно тому, как если бы человек пил воду и не в силах был понять, из какого источника она взята – из колодца с живой водой или из грязной лужи.

Подобное происходит со многими традициями нашего народа. Считает человек себя христианином – и отмечает языческие праздники, думая, что поддерживает христианские традиции. Бывает и наоборот, отвергает обычай, имеющий христианские истоки, будучи убежден, что борется с язычеством.

Одним из самых сложных в этом плане праздников является масленица. Что это – остатки язычества, нарядившегося в христианские одежды, или простонародное христианское мироощущение, испачканное греховными кляксами? Попробуем разобраться.

Для этого остановим наше внимание на Великом посте.

Во-первых, вспомним, что задолго до поста мы уже чувствуем его «дыхание». За три недели до его начала открывается Постная Триодь, впервые звучит «Покаяния отверзи ми двери…» и читается Евангельская притча о мытаре и фарисее – так Церковь начинает  подготавливать нас к покаянным дням поста. На следующей воскресной службе  прибавляется печальное пение 136 псалма «На реках Вавилонских…» и вспоминается притча о блудном сыне. Еще через неделю мы слышим грозные слова о Страшном Суде. А воскресение перед самым постом называется Воспоминанием Адамова изгнания (иначе – Прощеное воскресение). Затем следует сам Великий пост, отличающийся продолжительностью и строгостью, весь наполненныйпокаянным чувством и, в то же время, ожиданием светлого и радостного Воскресения Христова. Наконец, приходит Страстная седмица, в которой мы страдаем и умираем вместе со Христом, а за ней наступает пасхальное ликование: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!».

Таким образом, перед нами предстают три периода: 1) предпостовой, 2) постовой и 3) пасхальный. Богословски это можно трактовать следующим образом. Великий пост – это жизнь человечества на земле после грехопадения. Соответственно, до того жизнь протекала в раю, которая, с одной стороны, еще не была обременена горьким плачем и человек был еще свободен в своих делах, а с другой, уже имела привкус предстоящего грехопадения – отсюда и первые покаянные нотки в богослужении. И вот, грехопадение свершилось. Человеку была дана свобода (сырная седмица) и он не смог достойно нести ее. Наступает изгнание человека из рая (Прощеное воскресение) и последующие скорбь, тяготы и покаяние нашей наполненной грехом жизни (Великий пост). Но Христос пришел, умер за нас (Страстная седмица), воскрес и даровал нам жизнь вечную (Пасха). В итоге путь от предпостовых дней через пост к пасхальному торжеству означает путь от Адама ко Христу.

Итак, масленица. Празднуется она в период сырной седмицы, когда последний раз можно вкушать молочные продукты – молоко, сыр, сметану, масло. Казалось бы, название народного праздника^[3] и празднование его непосредственно перед Великим постом указывают на его тождественность с церковной сырной седмицей^[4] , казалось бы, народный фольклор порой прямо указывает на связь народного праздника с Великом постом, а ни с чем иным^[5] , однако находилось и находится немало этнографов и фольклористов, которые утверждают, что масленица – праздник отнюдь не христианский и берет свое начало в языческой традиции празднования дня весеннего солнцеворота. И это несмотря на то, что весенний солнцеворот определен конкретным числом, а масленица, привязанная к Великому посту, может праздноваться как зимой, так и весной, как около дня весеннего солнцеворота, так и задолго до него (более чем за месяц). На чем же тогда зиждется подобное мнение? На обрядовой стороне праздника, на его атрибутике. Указывают на разгульность праздника, на сопутствующие масленице игрища, которые, кажется, никак нельзя признать христианскими.

Однако, во-первых, чтобы правильно понять атмосферу праздника, надо понять его метафоричность, надо вспомнить о пути от Адама ко Христу, – тогда станет ясно, что этот разгул, это веселье являются метафорой состояния Адама в раю и его грехопадения. Это мистерия, в которой народное сознание – догматически строго ли, вольно ли – как бы пытается возродить состоявшуюся в раю трагедию. Ведь каждый человек – новый Адам, которого в конечном итоге приходит спасти Христос.

Например, масленичные «новожены» напоминают нам о чете Адама и Евы. Тогда и катание с горы прообразовано ни чем иным, как грехопадением, – не случайно сначала катается девушка, а затем девушка вместе с юношей: так пала первой Ева, которая повлекла за собой и Адама.

Масленичное чучело – это символ «ветхости», греховности. Его сжигание – преодоление «ветхого человека» и, тем самым, преодоление смерти. Материал чучела – солома – тоже символизирует ветхость, так как легко поддается тлению («яко трава бо огнем будете изсохше…»^[6]

Кроме того, само по себе сжигание тоже неслучайно, так как огонь – важное составляющее христианской символики. Огонь – это плотское, греховное («огонь страсти»), адское («огонь неугасаемый»). «Огня мя исхити»^[7] , «огня мя вечнаго избави»^[8] , – молимся мы вместе с песнописцами на сырной седмице.

Огонь противоположен воде – очищению, победе над грехом. Так, когда «увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время»^[9] , земля омылась водами всемирного потопа; так, в таинстве крещения мы очищаемся от скверны греха. И как раз в дни масленицы церковь напоминает нам об этом: «Одожди нам благоутробия Благодетелю каплю, потопляющую нашу скверну всю»^[10], «пощения Божественною водою душевныя скверны отмыем»^[11]. А ведь именно с водой связаны народные пасхальные обряды, так что присутствие огня перед постом так же логично, как и воды после него.

Что же касается таких известных масленичных игр, как взятие снежного городка и кулачные бои, то та борьба, то сражение, которые в них заложены, превращаются из шутливой забавы в борьбу между жизнью и смертью, если смотреть на эти игры через призму христианской символики. Неслучайно победителя снежного городка награждали… купанием в проруби! Эта парадоксальная награда вполне естественна и закономерна именно в христианской трактовке игры: взявший приступом снежный городок преодолел барьер-смерть и получил крещение в жизнь вечную^[12].

А игра в царя? В ней стираются все сословные границы, а ведь мы помним, что пред Богом все равны – «нищий и убогий ныне предстоят в равном достоинстве». К тому же только тот, кто обнищал, кто стал последним – тот станет первым, «царем», и наоборот, – это, опять-таки, вполне обычный христианский парадокс…

И все же. Как быть с тем разгулом, доходящим до безобразия, как быть с разнузданным кутежом, который оборачивался пьянством, набиванием животов, драками и даже убийствами?

Не язычество ли это? Да, ответим, язычество. Язычество – как отражение греха в человеческой природе, как религии наизнанку.

И здесь еще раз вспомним золотого тельца евреев, который чуть было не заменил избранному народу Бога. Вспомним также и о ветхозаветном запрете ставить столбы и класть камни, «чтобы кланяться пред ними»^[13], хотя раньше таким образом могло выражаться благоговейное отношение к Богу: «стал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его»^[14]. Почему то, что некогда считалось нормальным почитанием Бога, Бог же и запрещает? Потому что грех объял этот благочестивый обычай, потому что вместо Бога стали почитать бездушные камни. То же произошло и с медным змием, который из орудия спасения, избавляющего от заслуженного наказания^[15], превратился в идола: Езекия «истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан»^[16]. Все, что мы видим, все, что мы создаем, может быть использовано как во благо, так и во зло. Виноваты ли камни, виноват ли змей в том, что с течением времени так извратилось их использование? Виновата ли масленица, что народно-христианский сценарий исполняется зачастую в языческой интерпретации? Конечно, нет. Виноваты люди, которые ввели новый смысл, «новое прочтение» и – старый, как мир, грех. Можно извратить все что угодно, можно святое обратить в кощунство – потому что грех, увы, царствует в этом мире…

Поэтому – да, можно найти в праздновании масленицы элементы язычества. Однако большая их часть по сути дела являются обычным проявлением греха «ветхого человека» вне зависимости от его религиозной принадлежности, а другая – действительно наследие язычества, которое можно увидеть, в частности,  в некоторых песнях явно языческого содержания. Сущность же масленицы, думается, все-таки христианская^[17]. Можно отвергать народное видение, которое, действительно, очень и очень часто является довольно вольным в догматическом плане, можно не принимать народного переживания христианских событий, изложенных таким образом, но зачем же называть это мироощущение народа тем, чем оно не является – язычеством? И наша задача состоит именно в том, чтобы отделять пшеницу от плевел, чтобы не дать сорнякам загубить доброе семя христианской традиции. Если это не делать в наше время, когда после почти векового мракобесия преемственность поколений основательно разрушена, когда утрачены и искажены и продолжают утрачиваться и извращаться культурные традиции народа, идет «европеизация» и секуляризация нашей страны, – если это не сделать сейчас, то нас и наших детей захлестнет такая волна бездуховности и псевдодуховности, с которой мы справиться уже будем не в силах.

1. Понырко Н. В. Масленичный смех. // Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в древней Руси. – Л., 1984.
2. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. – Спб, 1995.
3. Липинская В.А. Старожилы и переселенцы: русские на Алтае в XVIII - начале XX века. - М.: Наука, 1996.
4. Маржерет Ж. Состояние Российской империи и великого княжества Московии. // Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. – Л., 1986.

	«Масленица: «Я поста боюся!»
	Широкая: «Я поста боюся!»
	«Ой да Масленица, пост еще далече!»

	«А масляна, масляна, воротися,
	До самого Великого дня протянися!»