свящ. Димитрий Кулигин. Христианская нравственность и ее влияние на все стороны жизни человеческого общества - 2000-летний опыт.

Оглавление.

3. Голос старый или новый?. 5

3.1 Ветхозаветная нравственность и ее преображение. 5

3.2 Христианская этика и языческое наследие. 6

3.3 Некоторые выводы. 9

4. Плоды двух тысяч лет. 9

4.1 Апостольские наставления. 9

4.2 Христианские нравоучители поздней античности. 10

4.3 Итоги раннехристианского периода и эпоха Средневековья. 14

4.4 Постсредневековье. 15

5. Заключение. 15

1. Введение.

Довольно часто ту или иную религию оценивают в 1-ую очередь по ее нравственной значимости. Для людей неверующих (атеистов) или "абстрактноверующих" (то есть тех, которые верят, что "что-то там есть", но не конкретизирующих это "что-то") такой подход естественен: одни единственное, что и могут положительного усмотреть в религии, так это ее социальное служение на пользу общества, другие же, как-то веря в нечто свыше и ассоциируя это нечто с добром, улавливают присутствие этого нечто в нравственно-религиозных проявлениях. И для стоящих на духовном перепутье нравственная аспект той или иной религиозной системы также играет не последнюю роль в выборе веры.

Из сказанного естественно вытекает необходимость освещать нравственную сторону той веры, которой держишься. Так, собственно, очень часто и поступают религиозные проповедники, обращая внимание именно на этот момент. Но не будем сводить нравственную проповедь к одним лишь пропагандистским целям. Гораздо важней, как мне кажется, ее самозначимость: раз твоя религия замечательна в нравственном отношении и раз это хорошо, то почему же не похвалить ее, почему же не пославословить и не возвестить эту радостную весть всем? И я как христианин отношу это, конечно же, к своей вере - вере, основание которой Иисус Христос, - что и постараюсь показать в настоящей работе.

Данная тема, как мне кажется, предполагает следующие вопросы:

1) Нравственно ли христианство?

2) Что нового дало христианство в нравственном плане?

3) Каковы плоды христианской нравственности?

Ответ на 1-й вопрос должен показать наличие нравственного момента в христианстве и какую роль он в нем играет. 2-й вопрос иначе можно сформулировать так: а нужно ли было христианство с точки зрения, так сказать, нравственного прогресса, не было ли оно повторением уже имевшихся до него нравственных норм или даже не стоит ли оно на более низкой ступени по сравнению с предыдущим опытом? 3-й вопрос проверяет, каково реальное воплощение нравственных положений христианства. Таким образом, 1-й вопрос касается сущности христианства, его теоретических основ, 2-й - взаимоотношения христианской нравственности с другими этическими учениями, а 3-й - практического применения нравственных постулатов.

2. Новозаветная нравственность.

Итак, нравственно ли христианство?

Каждая религия "со стажем" обычно имеет письменное изложение своего вероучения - вероучительные книги. Это - фундамент веры, на котором строится все остальное здание религиозного мировоззрения, это - теоретическая база той или иной религии, откуда можно почерпнуть изначальные сведения об отношении той или иной веры к какой-либо проблематике. Для христиан это - Библия, точнее - Новый Завет. И именно здесь следует искать корни христианской морали. Что же говорит нам Священное Писание? Как оно регулирует отношения между людьми в различных областях общественной жизни? Какие идеалы нравственной жизни оно проповедует?

Прежде всего, выдвигается требование совершенства: "Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5:48). Совершенство - в том числе и нравственного порядка. Человек не только должен поступать "хорошо", но и стремиться поступать идеально хорошо, - как Бог. И здесь мы наблюдаем прямую зависимость нравственности от Бога, от причастности человека к Богу. Таким образом, христианство сразу же заявляет, что нравственность не может мыслиться просто гуманистически, что она не полноценна, когда рассматривается вне религиозных отношений, что ее идеал не просто этический, но - религиозно-этический или даже религиозно-эстетический: "Человек не может нравственно измениться, если не увидит прежде умной красоты небесного мира и не будет стремиться к ней как к высшей и царящей в жизни ценности"[1]. И именно исходя из этой посылки совершенства, которая в Библии выражается иначе в требовании святости людей в подражание Богу[2], вытекают все критерии христианской нравственности. "Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу" (1Кор. 4:16), - так формулирует ап. Павел это неотъемлемое положение христианской этики, говоря тем самым, что никакой человек не может быть эталоном нравственного совершенства. Только Христос, только воплотившейся Бог смог показать пример нравственного совершенства человеческого естества и только служение Богу - Христу, во имя Бога - во имя Христа, "Христа ради" может быть критерием истинной нравственности. И Сам Христос указывает на это. Так, говоря о терпеливом перенесении гонений, поношений, злословий, Он добавляет, что все это должно быть сделано ради Него: "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня" (Мф. 5:11). И действительно, задумаемся: всякое ли претерпевание нравственно, если в основе его лежит нечто низменное, нечто отрицательное по своей сущности? То есть, как видим, нравственная этика очень конкретна, она не приемлет аморфных этических сентенций. "Хорошо" - должно зависеть от конкретных причин и следствий, и это "хорошо" не таково на самом деле, если дурны побуждения и (или) цели.

Вот на что хотелось бы сразу обратить внимание читающих данную работу: обязательная религиозность и, в непосредственной связи с этим, предельная конкретность этики, возвещенной Христом. "Подчиняясь Его нравственному учению, мы подчиняемся не просто каким-то абстрактным моральным принципам, но Личности, Которой мы должны хранить свою личную преданность"[3].

Из сказанного естественно вытекает определение того, кто может в полной мере дать объективную нравственную оценку человеческим поступкам. "Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен" (Ин. 5:30). Тот, Кто явил эталон нравственного совершенства, будет оценивать наши действия. И, думается, не случайно не Отец судит, а Сын - "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин. 5:22), - именно Он показал реальный нравственный идеал человека.

Однако человек и сам имеет возможность как-то оценивать поступки с нравственной точки зрения. Критерием для него является любовь. Не то опошленное понятие любви, которое мы часто наблюдаем в повседневной жизни, а ту любовь, которая является отображением Божественной Любви или, лучше, саму Божественную Любовь. И здесь мы снова видим, насколько христианская этика религиозна, насколько она онтологически связана с Богом, насколько пронизана Его присутствием. "Бог есть любовь" (1Ин. 4:8). Имея повеление совершенствоваться до Божественного идеала, мы должны переполниться любовью настолько, что следование ей будет естественной нравственной необходимостью. Всё с любовью и во имя любви - таким должен быть главный мотивирующий фактор истинной нравственности, которую возвестил Христос.

Христианская любовь определяется конкретными характеристиками, по которым ее можно распознать. "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит" (1Кор. 13:4-7). Отсутствие любви перечеркивает все остальные достижения человека, сводит их на нет, оставляет мертвой формой, не заполненной позитивным содержанием. "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы" (1Кор. 13:1-3). Любовь есть "совокупность совершенства" (Кол. 3:14).

Итак, следующие неотъемлемые свойства христианской этики таковы: воплощение нравственного идеала заключено в Иисусе Христе и только Он может дать объективную нравственную оценку нашим деяниям, мы же можем руководствоваться любовью, в зависимости от которой находиться наше нравственное совершенствование.

Все вышесказанное показывает, сколь высока ответственность человека. Эта ответственность предполагает нравственную свободу, без которой она просто немыслима: "Человек сознательно и свободно делает нравственный выбор и созидается в процессе становления как совершенная личность"[4]. Свобода, с одной стороны, "самая глубокая основа личности, ее царственная привилегия, величие и достоинство"[5], с другой - тяжелое бремя, которое лежит на человеке непосильным грузом. Однако не надо думать, что это Бог возложил на человека ярмо, с которым ему заведомо было не справиться, - это не так: "иго Мое благо и бремя Мое легко есть" (Мф. 11:30), - говорит Господь. Это сам человек, ввергаясь в пучину греха, возлагает на себя бремена тяжкие и неподъемные, - по своей же свободной воле.

Свободный человек сам делает выбор. Причем вне зависимости от того, знает ли он о своей свободе, верит ли в нее или нет. Почему так? Да потому что истина аполитична, то есть не обусловлена взглядами кого бы то ни было. Она есть - и все. А нравственный закон - истинен, поэтому действует помимо нашего знания или незнания его, ибо даже у незнающих, по свидетельству ап. Павла, действие нравственного закона "написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую" (Рим. 2:15). То есть нравственный закон естественен и реален, что и утверждается христианской этикой.

Но как реально существование естественного нравственного закона, так, к несчастью, и реально его нарушение. А так как все несут ответственность за соблюдение или же несоблюдение нравственных норм, то правомерно соответственное воздаяние, - в частности, возмездие за противоборство нравственному закону. И Иисус Христос неоднократно предупреждает - посредством притч и напрямую, - что нарушители закона не останутся без наказания.

"Однако как бы мы высоко ни ставили естественный нравственный закон, мы должны признать, что он указывает лишь на самый элементарный и обязательный для всех людей уровень нравственности"[6], - евангельская же этика, как мы уже видели, предельно строга в силу своего божественного идеала[7], она включает естественный нравственный закон, но не ограничивается им, а гораздо шире его. Ширина же его максимальна, потому как, если принимать христианскую этику за истинную, выражающую нравственной закон во всей его полноте, именно ее и следует назвать естественным нравственным законом - в силу его абсолютной истинности. То же, что обычно называется "естественным нравственным законом", является замутненными грехом остатками нравственной нормы, естественно присущей человеку до грехопадения. Эту норму, как я уже сказал, и возвещает христианская этика - этим она и отличается от иных нравственных систем, которые, руководствуясь "естественными остатками" (тем, что принято называть естественным нравственным законом), "как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (1Кор. 13:12), создают свои нормы нравственности.

3. Голос старый или новый?

Теперь ответим на вопрос: принесло ли христианство в нравственном плане что-то новое или же было повторением уже сказанного до него? С точки зрения традиции, новозаветную нравственность необходимо сравнить с ветхозаветной этикой, а с точки зрения исторической преемственности - с этикой эллинистического мира.

3.1 Ветхозаветная нравственность и ее преображение.

"Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить" (Мф. 5:17). Уже эти слова Христа говорят о преемственности новозаветной и ветхозаветной традиций, - о преемственности в том числе и в нравственном аспекте. И действительно, в Новом Завете мы не находим ни одного факта нарушения нравственных норм Ветхого Завета. Однако христианская мораль не является повторением бывшей до нее традиции и Завет назван все-таки "Новым". Каков же характер преемственности Заветов? А характер таков: новозаветная этика не копирует ветхозаветные нормы, не отменяет их и не искажает, но - преображает. Преображение - в смысле очищения (отчего - на это я указывал выше, говоря о естественном нравственном законе), преображение - в смысле углубления. Те же положения, которые имелись еще в Моисеевом законе, трактуются глубже, сущностней. Если ветхозаветное исполнение закона на практике могло ограничиться формой - формальным исполнением положенных предписаний, то в новозаветном категорически важно содержание. Если в ветхозаветном законе прелюбодейством считался непосредственно физический акт, то новозаветный характеризует как прелюбодейство уже нескромность мысли: "Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (Мф. 5:27-28). Происходит нравственная оценка не только слов и действий, но и мыслей. А критерием оценки опять-таки выступает любовь - в этом существенное отличие христианской морали от ветхозаветной. Именно любовь преобразовывает сказанное в Ветхом Завете, именно в свете любви порой даже, казалось бы, до неузнаваемости преображаются заповеди Моисея. "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?" (Мф. 5:43-46). "Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду" (Мф. 5:38-40).

Еще один важный момент ветхозаветной этики - ее автономность, выборочность. Прослеживается явное дифференциация на "своих" и "чужих". Да, было заповедано: "Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, [ни поля его,] ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, [ни всякого скота его,] ничего, что у ближнего твоего" (Исх. 20:17), - но под ближним подразумевался единоверец и действие, считающееся безнравственным по отношению к единоверцу, допускалось, было нормальным, по отношению к чужаку. "Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост" (Втор. 23:19-20). "Прощение же состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего, ибо провозглашено прощение ради Господа [Бога твоего]; с иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости" (Втор. 15:2-3).

Мы можем исторически объяснить и даже оправдать необходимое и вынужденное отделение избранного народа от остального мира, но факт остается фактом: ветхозаветная мораль избирательна - и в этом ее существенный недостаток, на который впоследствии и укажет Христос, отвечая на вопрос законника "кто мой ближний?" (Лк. 10:29).

В ветхозаветном законе мы находим позитивное отношение к иноземцам - "Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской" (Исх. 22:21), " пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской" (Лев. 19:34), - но это скорее крошки со стола иудейской морали, исключения, нежели правила, и относятся к тем, кто возжелал быть для иудеев "своим".

Однако, так или иначе, моральный кодекс, хранимый богоизбранным народом, явился наиболее благоприятной почвой для посевов христианской нравственности - "не напрасным был Закон, не тщетно водительство Промысла"[8].

3.2 Христианская этика и языческое наследие.

"Многие столетия мы воспитывались, начиная с эпохи Возрождения, в очень розовом представлении о язычестве", - так начал одну из своих лекций в стенах Санкт-Петербургской Академии диакон Андрей Кураев[9]. Мы воспитывались на мифах, адоптированных детям, "и, читая эти дивные мифы, нам кажется: какая красота, какая дивная Эллада, беломраморная, человечная, близкая к природе, все в меру, какая гармония... А потом пришли эти «чернорясные попы» и все испоганили", - так порой заключает читатель этих мифов, изложенных нам в радужной обертке Н. А. Куном и А. А. Нейхардтом. "И становится непонятным, - продолжал о. Андрей, - если в Греции было все так дивно, почему пришли «чернорясные попы»?.."

Действительно, почему? Почему античный мир, чьей культурой до сих пор не перестает восхищаться человечество, был подвинут христианством, причем не насильственно, а при помощи, так сказать, "культурной революции"? Значит, отнюдь не такую уж идеальную систему представляло собой общество Древней Греции и Древнего Рима, какой она кажется многим сейчас. Плененным подобной аберрацией о. Андрей предлагает задуматься над следующим. При знакомстве с другой культурой и с ее писанием важна 1-я фраза. А какая 1-я фраза греческой мифологии? "Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына..." - так начинается "Илиада" Гомера, эта "Библия" греческой мифологии. "Если эпос народа начинается со слова «гнев», это значит, что беспроблемным, бестрагичным существование этого народа, этой культуры назвать нельзя", - подытоживает этот современный православный богослов.

И проблем нравственного плана в античной культуре было видимо-невидимо...

Для религиозного человека авторитетом является тот, кого он называет божеством. Античная культура политеистична, и божественных авторитетов (с их точки зрения) - предостаточно. Соответственно им и от них ведется формирование этических взглядов. И даже с позиции естественной нравственности эти авторитеты ведут себя совсем не нравственно. Возьмем хотя бы елейное изложение античной мифологии Куна-Нейхардта - и в ней мы захлебнемся в обилии безнравственных поступках. Тут и отцеубийство, и детоубийство, и каннибализм, и прелюбодеяние, и ложь, и т.д., и т.п. Не успел Уран воцариться над миром, как возненавидел своих детей и заключил в глубоком мраке. Его сын, "коварный Крон, хитростью низверг[10] своего отца и отнял у него власть"[11]. Воцарившемуся Крону детофобия, видимо, передалась по наследству: он повелел "приносить ему рождавшихся детей и безжалостно проглатывал их"[12]. Победивший Крона и ставший верховным владыкой богов Зевс также далек от идеала, если мерить мерками естественного нравственного закона: обман и прелюбодеяние - два его неизменных спутника. Вставших на его сторону титанов Зевс обманывает после победы над Кроном, а сколько он раз изменял своей жене - сосчитать это проблематично. Среди других богов греко-римского пантеона, среди полубогов и героев тоже нельзя найти образец для нравственного подражания: "Разбой вовсе не считался позорным, напротив, был прибыльным и славным занятием. Герои проявляют жестокость к побежденным, которых убивают даже безоружных (Неаптолем, сын Ахилла, убил Приама при самом алтаре богов), могут надругаться над мертвыми (Ахилл над Гектором), уводят в плен женщин и детей. Встречаются не раз упоминания о человеческих жертвоприношениях. Договоры, даже подтвержденные клятвою, легко нарушались"[13].

И вот эти авторитеты формируют моральные нормы античного человека. Хотя, точнее, принимая во внимания ложность этой религиозной системы, - это античный человек сформировал для себя такие вот образцы для подражания. И он прилежно следует им.

Следование обычаю, религиозные соображения хотя и "умеряли разгул дикого произвола", однако "внушения обычая представляются довольно узкими и неопределенными, и сила его ограничивается пределами той общественной группы (рода, семьи и т.п.), среди которой он возник и поддерживается: по отношению к чужим, особенно к врагам, допускается то, что запрещается обычаем по отношению к своим; притом лучшему, сильнейшему позволяется многое такое, что не прощается худшему"[14]. Тут мы снова можем отметить автономность, выборочность) этики, которая отмечалась ранее в связи с ветхозаветной моралью.

А вот пример нравственности по-спартански. "<...> всё воспитание спартанское и узаконение относительно жизни граждан были направлены к тому, чтобы последние могли быть доблестными защитниками своего отчества"[15]. Вроде бы обычные патриотические чувства. Но спартанское следование им приводило к следующим проявлениям: "новорожденный младенец был осматриваем старейшинами отцовской филы и только если был здоров и хорошо сложен, то получал право жить; хилые же или уродливые дети были выбрасываемы в пропасть Тайгета"[16]. Подобная же участь ждала в Спарте и стариков. И это считалось нормальным для спартанского общества. Таким же нормальным было ловкое воровство, "как способствовавшее развитию качеств, необходимых для воина"[17].

Достоинство человека в языческом мире "всецело определялось степенью приносимой им пользы", поэтому естественно, что в этом утилитарном обществе "слабый, страждущий или вообще бесполезный, хотя бы и не по своей вине, человек не мог рассчитывать на сочувствие и поддержку и всегда, наоборот, мог ожидать, действительно, предпочтения пред собою даже простого, но полезного животного"[18].

А что говорить об отношении к рабам, которые "просвещенное" античное общество не видело человека? "<...> раб считался вещью и не имел никаких юридических прав, даже права собственности"[19], поэтому на страдания рабов смотрели, как на должное, а о сострадании им и речи быть не могло. Напротив, история языческого рабовладельческого общества изобилует "случаями откармливания рабами рыб в садках богатых господ и другими примерами низведения людей не только на степень животных, но и ниже ее"[20]. Ужасаясь и не понимая, как такое могло быть, поневоле вспомнишь горестный крик Цицерона: "O tempora, o mores!.."

Важно отметить, что такие рабовладельческие отношения были не случайным, а закономерным, органически присущим явлением мировоззренческой системы язычества. Рабство "лежало в основе всей жизни древнеязыческого мира и было ее характернейшим признаком; оно было лишь крайним выражением общего направления ее"[21].

"O tempora, o mores!" воскликнешь и по поводу половой нравственности. Распутство было "освящено" деяниями богов - кто только из них не прославился распутством, начиная с самого олимпийского владыки? Конечно, была Гера, жена Зевса (кстати, по Гесиоду, 7-я по счету[22]). Однако она скорее одинокое исключение из правил, к тому же в ней больше эгоистичной ревности и страсти, нежели любви. Понятие любви с ней и не связано, любовь - поле деятельности Афродиты (Венеры), рождение которой так возвышенно и прекрасно, если смотреть на него глазами восторженных живописцев, и так гнусно-безобразно, если читать миф во всей его наготе. И культ Афродиты показывает, как понималась любовь в античной культуре. Во-первых, Афродита не кто иной как эллинизированная Астарта. А в культе этой финикийской богини неотъемлемой частью была храмовая проституция. Эти "жрицы любви" получили название "иеродул" ("гиеродул"). Занесенный в Грецию из Финикии "институт гиеродул достиг широкого распространения и занял высокое положение; отсюда развился гетеризм, и отравление им греческой нравственной жизни могло совершаться тем спокойнее, что оно происходило под покровительством культа Афродиты"[23]. Особенно это касается Афин и Коринфа. В последнем из упомянутых городов местной достопримечательностью был храм Афродиты, где кроме 1000 иеродул имелось столько же и таких же жрецов мужского пола[24]. Последнему не стоит удивляться, ибо соответствующие отношения между мужчинами были обычным делом и происходили опять-таки с олимпийских санкций: не гнушались подобным ни Зевс, ни Посейдон, ни Аполлон, ни полубог Геракл. И тут даже дело не в том, что греки имели такой необузданный нрав, дело в том, что такова была, по определению о. Андрея Кураева, "форма установления социальной иерархии"[25]. Естественность такого образа жизни была настолько сильна, что язычников, перешедших в христианство приходилось долго и упорно увещевать - это мы наблюдаем в отношениях ап. Павла с Коринфской Церковью...

Но прошу не думать, что я считаю античную культуры совсем уж аморальной, - конечно, нет, и у древних греков и римлян мы можем найти образцы для подражания. Однако идеальной нравственно-цельной картины мы здесь не наблюдаем. Боги - несовершенны ("о каждом боге, даже самом симпатичном, какой-нибудь миф все равно расскажет какую-нибудь гадость"[26]). Люди - подстать своим богам. "И если на этом, довольно мрачном фоне жило несколько десятков талантливых людей, сочинения коих дошли до нас и пленяют наше воображение, то надо помнить, что при жизни концепции Демокрита, Платона, Горгия, Аристотеля были достоянием немногих их собеседников"[27], да, впрочем, и их идеалы и деяния отнюдь не безупречны (так, Платон считал женщину недостойной любви философа и был не чужд paidicos eros[28]).

3.3 Некоторые выводы.

Итак, христианство предложила такие нравственные идеалы, каких мы не находим ни у иудеев, ни, особенно, у язычников. И если этику первых потребовалось преобразить, то для второй новых начал жизни "не мог усвоить иначе, как путем полного перерождения"[29]. И умалить значение христианской нравственности уж никак тут нельзя. То, что принес Христос, то, что проповедовали потом Его ученики как для иудейского стереотипа, так и для языческого оказывалось просто непостижимым, шокирующим. Так, например, по словам прот. Иоанна Мейендорфа, "в распущенную атмосферу греко-римского общества христианство внесло две совершенно новых, неслыханных идеи: идею единственности супружества и идею безбрачной жизни, одинаково чуждую иудаизму и эллинизму"[30]. А что сказать о идеи любви, которая, в христианской интерпретации, также непонятна была для обеих этических систем? Для одних идеал, выказанный Богом в любви к человеку до Своей смерти, казался даже богохульным, другим - безумным. Однако нашлись люди из среды и тех и других, которые были готовы принять этого Бога, а, поверив Ему, и нравственные Его идеалы, - несмотря на, может быть, первоначальное непонимание тех нравственных горизонтов, которые открылись им вместе с верой во Христа. И тут можно вести речь о зависимости понимания христианских нравственных идеалов от веры: человек верил Христу, доверял Христу, был послушен Христу, тем самым просвещался Его светом и только потом понимал - посредством собственного опыта, посредством приобщения благодати.

4. Плоды двух тысяч лет.

4.1 Апостольские наставления.

Все, о чем я говорил выше, относится скорее к теоретическим выкладкам, к базису христианской нравственности. Но посмотрим теперь, какое применение, какое значение получила проповеданная Христом нравственность в дальнейшем. И это важно. Ибо, как я замечал выше, нравственный и собственно религиозный момент (если так можно выразиться) органически связаны между собой, их можно препарировать и расчленять на аттрактивном столе философии, но, будучи религией жизни, скажу даже так - будучи самотождественной жизни, христианство на практике есть исповедание как устами, мыслями, так и делами, всей жизнью. И поэтому не удивительно, что в апостольских Посланиях мы находим множество нравоучительных наставлений, что апостолы занимаются не систематическим изложением догматов, а вопросами этики, - потому что, повторяю, христианство - образ жизни, а не только мыслительное утверждение.

Итак, уже апостолы активно занимаются формированием новой этической системы, формируют новый образ жизни. Для этого (или - поэтому) в своих посланиях они затрагивают все стороны человеческого бытия: и личную нравственность (1Кор. 6:19-20: "Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии"), - и семейные взаимоотношения (Еф. 5:22-27: "Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна"), и отношения с ближними (Рим. 13:9-10: "Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя. Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона"; Рим. 15:2: "Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию"; Еф. 4:25: "Посему, отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему, потому что мы члены друг другу"), и отношения с обществом и государством (Рим. 13:1-2: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению"), и вопросы повседневного труда (Еф. 4:28: "Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся"; 2Фес. 3:8: "ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день, чтобы не обременить кого из вас"; 2Фес. 3:10: "Ибо когда мы были у вас, то завещевали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь"), и взаимоотношения начальника и подчиненного (Рим. 13:3-4: "начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро"), господина и раба (Еф. 6:5: "Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу"; Еф. 6:9: "вы, господа, поступайте с ними так же, умеряя строгость, зная, что и над вами самими и над ними есть на небесах Господь, у Которого нет лицеприятия"), и многое другое... Причем апостолы сообразуются с конкретными, учитывая географические, политические, этнические и культурные особенности. Однако было одно общее для всех условие: "все они, став христианами, должны были принимать, уважать и, безусловно, любить друг друга и с готовностью принимать активное участие в общении со своей местной многонациональной христианской церковью"[31].

4.2 Христианские нравоучители поздней античности.

На смену апостолам приходят другие выдающиеся богословы-нравоучители. Среди них - свв. Климент Александрийский, Василий Великий, Иоанн Златоуст. В их время формируются основы христианской педагогики - мощного и, даже можно сказать, главного средства воздействия на общество.

Так, Тертуллиан (ок. 155/165 - 220/240) написал немало сочинений на нравственные темы (наиболее важные: "О зрелищах", "Об одежде женщин", "Письмо к жене", "Увещевание о целомудрии" и "Книга о единобрачии"), стараясь охватить в них все стороны человеческой жизни. В частности, в трактате "Об идолопоклонстве" он обсуждает христианское отношение к военной службе и говорит о невозможности христианина быть военным, - потому, что "военная служба, так же как и многие другие профессии в римском обществе, предполагала участие в языческих обрядах"[32]. Да и любая работа, любое служение безнравственны, если каким-либо образом связаны с идолопоклонством. "Можешь ли ты своим языком отрекаться от того, что делаешь руками?"[33] - спрашивал этот богослов. Не оправдывает и возражение, что не на что жить и ссылка на ап. Павла: "В каком состоянии был, в том пусть и остается" (1Кор. 7:20), - ибо так можно дойти до оправдания и воров, и разбойников, и подделывателей завещаний, и иных, им подобных[34]. И вообще, идолопоклонство является самым безнравственным и греховным деянием человека, так как в нем "совершаются все преступления одновременно"[35]: идолопоклонник и убийца, потому что убивает самого себя, и прелюбодей, потому как "кто служит ложным богам, несомненно является прелюбодеем в отношении истины, ибо всякая ложь есть прелюбодеяние"[36], и мошенник, потому что отдает другому причитающиеся Богу почести, и так далее, и так далее. Но Тертуллиан не исключал возможности участия христианина в общественной жизни и даже настаивал на участии христиан в общественных служениях, доказывая, между прочим, "моральные преимущества христиан перед язычниками"[37].

Живший в одно время с Тертуллианом св. Климент Александрийский (ок. 150/153 - 215/220) "разработал философию христианского образования, вписав в гармоничный рисунок завершенной теории накопленное к тому времени наследие греко-римской педагогической мысли"[38]. В данном аспекте особенно интересны трактаты "Педагог", "Увещание к эллинам" и "Строматы", где святитель представляет "четкую программу постепенного наставления и формирования совершенного и просвещенного христианина"[39]. По мысли св. Климента, главный педагог - Сам Христос, который руководит нами не только в отношении приобретения знаний, но и в плане добродетельной жизни. Все христианское нравственное учение имеет увещательный характер, оно пробуждает "в душе прирожденное ей страстное желание истинной жизни как по эту, так и по ту сторону гроба"[40]. Цель Христа - "не обучение, а нравственное улучшение <...>; жизнь мудреца, а не ученого Он хочет начертать пред нами. <...> Но так как Педагог наш есть практик, то прежде всего занимается Он порядками нравственной жизни[41]. С одной стороны, посему Он приглашает к исполнению обязанностей, сообщая о нравственности наичистейшие понятия; с другой стороны, современному поколению указывает Он на нравственные образы времен прошедших. И то и другое весьма полезно"[42]. И еще: "Действительно Педагог немногого желает, разрешая узы закона, Он желает лишь одного, чтобы мы не боялись Его (Рим. 8:15), но чтобы Его любили, следуя с сих пор за Ним охотно и без сопротивления, по силе предоставленной нам свободы добровольной веры. «Если хочешь быть благовоспитанным, - говорит Он, - выслушай, дитя Мое, выслушай и узнай главные из спасительных законов. Я раскрою пред твоими очами заповеди Моего нравственного закона и изложу главные его положения пред лицом твоим: соблюдением их ты достигнешь неба. Путь, каким Я поведу тебя, есть единственно спасительный; посему оставь пути заблуждения»"[43].

Мч. Киприан Карфагенский (200/210 -258) также не обошел этические темы своим вниманием. В этом плане наиболее известны четыре его сочинения: "Об одежде девственниц", "О благе терпения", "О труде и милостынях" и "О ревности и зависти", - названия их говорят сами за себя.

Свт. Василий Великий (329/330 - 379) указывал на важность нравственного момента в системе образования, и главной задачей христианского образования он считал помощь в достижении слияния с Господом[44]. Воспитание детей - долг каждого, особенно монашествующего, поэтому при монастырях следует организовывать школы - это начинание окрепнет и утвердится в последующие века, когда монастыри станут средоточием просвещения и культуры. Главный авторитет в воспитательном процессе - Священное Писание, однако не бесполезны и светские науки и литературные произведения, если их изучение организовать "таким образом, чтобы оно служило воспитанию нравственности, очищению разума и души. При чтении нужно обращать внимание прежде всего на мысли и поступки, ведущие к добродетели, и стремиться подражать им на практике"[45]. Так, в трактате "О том, какую пользу могут получить молодые люди из языческих книг" св. Василий пишет, в частности, следующее: "поскольку жизни, к которой мы стремимся, надо достигать при помощи добродетели, а в похвалу ей много сказано поэтами, еще больше - историками, а еще больше - философами, то на такие сочинения мы и должны особенно обращать внимание"[46]. Воспитание нравственности, правильное понимание настоящего бытия тесно связаны с верой в будущую жизнь: "Мы, дети, не придаем вообще никакой ценности человеческой жизни и вовсе не считаем и не называем благом то, что в ней доставляет нам высшее благополучие. А стало быть, и знатность предков, телесная сила, красота, величие и почтение окружающих, и сама царская власть, - одним словом, все, что ни назвать из человеческих дел, не только не представляется нам великим, но даже, мы полагаем, не заслуживает стремления, и на обладающих всем этим мы не обращаем внимание, но идем гораздо дальше в своих надеждах и делаем все, чтобы готовиться к другой жизни"[47].

Свт. Амвросий Медиоланский (ок. 340 - 397) в немалой степени известен как поборник нравственности. Он неоднократно "выступал против тех или иных мер государственной власти во имя христианской морали и умел настаивать на своем даже в борьбе с Феодосием Великим"[48]. Особенно он обращал внимание на вопросы целомудрия и девства.

Немалая часть творений Иеронима Стридонского (между 340/350 - 420) представляет собой нравоучительные сочинения, где он изъясняет ряд частных вопросов (воспитание детей, терпение в несчастьях, постоянное совершенствование и проч. Как и прежде упомянутые нравоучители, он много внимания уделяет вопросам целомудрия и девства[49]. Не обходит стороной он и проблему воспитания детей, "чем он с удовольствием занимался и сам"[50]. Также не гнушаясь позитивными моментами античного наследия, блаж. Иероним использовал его при воспитании христианской нравственности. Так, он применял принципы добровольности и поощрения, свойственные таким педагогам античности, как Квинтилиан, но присовокуплял к ним "комплекс христианских методов и принципов воспитания: целомудрие, скромность, вера, труды, молитва, чтение Библии"[51].

Нельзя в этом достославном ряду не упомянуть свт. Иоанна Златоуста (347 - 407), много потрудившегося на ниве христианской нравственности, много положившего трудов на то, чтобы жизнь вверенной ему паствы соответствовала нормам христианской морали, за что и претерпел гонения, личным примером явив образец христианской добродетели. Спектр проблем, на которые святитель обращал внимание, чрезвычайно широк: от воспитания детей до образа жизни в зрелом возрасте и старости, от вопросов, касающихся личной, внутренней жизни, до общественных взаимоотношений. Воспитание детей в духе христианской нравственности св. Иоанн Златоуст почитал "важнейшей религиозной заповедью"[52]. Не последнее место отводил он и значению брака - "поучения о семейной жизни рассеяны во многих его проповедях, особенно в комментариях на Послания к Коринфянам, Ефесянам и Колоссянам"[53]. Проповедуя строгую нравственность в брачных отношениях, такой свой подход он основывал на библейском понимании супружества как таинства, как священного Божьего установления, "которое служит типом отношений между Христом и Церковью"[54]. Святитель постоянно касается проблем общественной жизни, особенно по поводу собственности, "о чем, пожалуй, ни один христианский писатель не написал более него"[55]. О тщете материального благосостояния он говорит следующим образом: "Что же может быть ненадежнее богатства? Что жальче тех, которые так заботятся о нем? <...> труд несомненен, а наслаждение ненадежно"[56]. Сему тленному противопоставляется истинное богатство, состоящее "в благах совершенных и неподверженных никакой перемене". Святой отец призывает каждого помогать ближнему в исправлении нравственных пороков, ибо безнравственно стоять в стороне, не способствуя ближнему в деле совершенства, не препятствуя его нечестию, если ты можешь это сделать: "Ты не участвовал в дерзости виновных? - Хвалю это и одобряю; но ты не воспрепятствовал тому, что случилось, а это достойно осуждения"[57]. Свт. Иоанн Златоуст подвергал критике светское мировоззрение, которое, по его мнению, ориентирует человека на поиски внешнего, формального признания со стороны окружающих и в корне своем имеет тщеславие, которое проявляется в виде честолюбивого расточительства (традиционное отношение античности) и накопительства (характерная черта зарождающегося средневекового общества)[58]. "Тогда я счастлив и блажен, когда вы с полным усердием будете не принимать только, но исполнять все, что услышите от меня"[59], - говорил святитель.

Огромное влияние на дальнейшее развитие христианского просвещения оказал блаж. Августин (354 - 430). В его творчестве "происходит формирование присущих средневековью педагогических принципов и зарождается зерно средневековой образовательной системы"[60], которые можно назвать системой и методом именно христианского обучения. Цель педагога, по его мысли, является помощь ученику в прохождении пути ко спасению. Он является одним из общепризнанных авторитетов в области христианской нравственности, будучи "вдохновителем многочисленных и разнообразных идей и течений в области богословия и философии, научной методологии, этических взглядов и благочестивых чувствований, церковного устройства и мирской дисциплины, в жизни общества и личности на пространстве долгого ряда веков"[61]. Об этом свидетельствуют, например, такие его мысли: "Жизнь говорящего имеет больше значения, чем любая речь"; "Злой человек вредит самому себе прежде, чем повредит другому"; "Все человеческие беды происходят оттого, что мы наслаждаемся тем, чем следует пользоваться, и пользуемся тем, чем следует наслаждаться"; "Любовь к временному можно изгнать, только почувствовав сладость вечного"[62]. Его нравственный принцип "да будет выслушана и другая сторона" станет в юриспруденции обозначением беспристрастного судебного разбирательства[63]. Блаж. Августин предупреждает об опасностях, которые может повлечь за собой неправильное отношение к научному знанию: "Если кто осмелится добиваться знания этих предметов необдуманно и не в известном порядке научных занятий, тот вместо любознательного сделается преступно-любопытным, вместо ученого - легковерным, вместо осторожного - неверующим"[64]. И юношам прежде занятий науками он рекомендует сначала возрасти нравственно[65]. И в самое основание наук (сюда он относит и музыку с поэзией) блаж. Августин закладывает религиозно-нравственный материал - "разум пожелал устремиться к блаженнейшему созерцанию самых божественнейших вещей"[66].

4.3 Итоги раннехристианского периода и эпоха Средневековья.

Если нравоучения прежней поры, когда зарождение и становление христианского мировоззрения требовало решения конкретных насущных задач, представляют собой более общие и разрозненные правила христианской этики, то в эпоху Средневековья, с одной стороны, происходит систематизация и обобщение накопленного материала по вопросам христианской нравственности, с другой стороны, частные вопросы христианской морали подвергаются более глубокому исследованию[67]. Педагогический процесс базируется на религиозно-нравственных основаниях христианства. Не светское рациональное знание, а нравственное развитие и спасение души - вот та цель, которую должны преследовать учебно-воспитательные занятия. Эти задачи были поставлены уже в раннехристианскую эпоху, но как господствующая система такое образование формируется позднее, после окончательного поражения античного язычества. Заложенная святыми отцами идея "учить мыслить - это значит воспитывать одухотворенность ежедневного поведения"[68] получает дальнейшее распространение. Не количество, а качество, не многознание, не пустая эрудиция, а общение с Богом. Образовательный процесс, таким образом, превращался, можно сказать, в священнодействие, в таинство, а не просто в сумму знаний. Поэтому так важно в самом начале обучения привить правильное отношение к учебному процессу, поэтому "все средневековые педагоги считали необходимым организовывать первый этап обучения в большой строгости для дисциплинирования воли, уничтожения гордыни и приобретения опыта постижения, почитания и следования Господу. <...> Постепенно в процессе воспитания рождается «новый» человек, необремененный низменными и темными чувствами"[69], - такова была идея обучения. Таким образом, целостный педагогический комплекс должен был повлиять на все стороны жизни человека, выстраивая их в соответствии с нормами христианской нравственности. При ясном осознании себя как образа Божьего и мира как храма Божьего творения человек в общественной жизни руководствовался именно этими осознанными им критериями. Все это в равной степени касалось как мирского образа жизни, так и монашеского. Кроме того, у монаха, в силу его образа жизни, в большей мере обнаруживается созерцательный момент и действие Откровения, этику же монашества можно охарактеризовать как этику аскезы. Вообще, монастыри в это время очень часто являются средоточием духовного просвещения и культуры. При монастырях организовываются школы (как того хотел св. Василий Великий), в них пишутся душеполезные сочинения.

Важным средством нравственного воздействия становится искусство. Если и в раннехристианскую эпоху музыка, живопись, архитектура играют не последнюю роль в нравственном воспитании человека, то в Средние века их влияние еще больше усиливается, методы воздействия становятся более искусными. Задействуется и театр: появляется так называемое моралите - драматическое представление, в котором персонажами выступают отвлеченные понятия (милосердие, мир, правосудие, справедливость, лицемерие, ересь...)[70].

Лейтмотивность нравственного момента в различных сферах привела к тому, что, в конце концов, христианское нравоучение "догматизируется", становится составным элементом догматического богословия: "тот или другой пункт нравоучения следовал в нем (в догматическом богословии. - Д.К.) за раскрытием того или другого догмата как «вывод» из него или нравственное приложение его"[71].

Так или иначе, воспитательно-педагогическая система Средневековья "стремилась достичь своей величайшей задачи - дисциплинации свободной воли и рассудка и приведения человека с их помощью к истинной вере, к постижению и почитанию Бога, к служению Ему, к спасению и вечной жизни. На протяжении всей жизни человека воспитывалось в нем праведное сочетание смиренной души и свободной воли, живого духа и обширной памяти (опирающейся на авторитеты), мистического разума и стойкой веры, тренированного рассудка и возвышенного чувства"[72].

Наиболее же известными среди нравоучителей этой эпохи являются свв. Иоанн Лествичник, Исаак Сирин, Феодор Студит, Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин - на Востоке, Боэций, Петр Ломбардский, Фома Аквинский, Фома Кемпийский - на Западе.

4.4 Постсредневековье.

Я предпочитаю обозначить этот период именно так - "Постсредневековье", - не желая дробить его на более мелкие части по причине единой для всего этого времени доминанте. Подразумеваю здесь борьбу христианской нравственности за свое существование - именно так. Если Средневековье (со всеми его недостатками) все-таки являет собой господствующую систему христианских ценностей, то к концу его и после него происходит очевидная дехристианизация - с тенденциями обмирщения (безбожия) и неоязычества (лжебожия). Однако христианская нравственность не остается только сугубым деланием подвижников христианского благочестия, но продолжает оказывать влияние на жизнь общества.

Возникнув в немалой степени как протест против надругательства над основами христианской морали и основательно размыв, в конце концов, догматические ориентиры, протестантское движение в целом сконцентрировало свое внимание на нравственной стороне христианского учения. Среди протестантов появлялись и появляются немало проповедников христианского императива по отношению к себе и к окружающим. Несмотря на догматическую ущербность и прагматизм, протестантство, надо признать, является сдерживающим фактором, мешающим деградации секуляризованного общества.

Но и в эту эпоху можно видеть образцы традиционной христианской этики. Так, в России вопреки секулярным воздействиям в конце XVIII века начинается возрождение монашества и мы слышим знакомый голос учителей нравственности прежних столетий. "Заметьте, батюшка, - говорит прп. Серафим Саровский, - что лишь только ради Христа делаемое дело приносит нам плоды Святаго Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, но мзды в жизни будущаго века нам не представляет да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает"[73].

5. Заключение.

Итак, что же можно сказать о 2000-летней истории христианской нравственности?

Во-первых, энергия, заложенная в основании христианской нравственности, настолько мощна, что сдвигает с места и устремляет вверх, к небу казалось бы непоколебимые устои зараженного грехом человеческого естества. Главным двигателем являются здесь Сам Бог и любовь, точнее - Бог-Любовь. И с такой силой можно действительно достигнуть нравственного совершенства. Но, во-вторых, идеал христианской нравственности все-таки настолько высок, что остатки греховного балласта все равно мешают человеку достигнуть его. Поэтому, и это в-третьих, за 2000 лет человечество не стало в целом лучше, не стало чище, что естественно было бы ожидать. В связи с этим возникает вопрос: Какая польза от христианской этики, если ей "учат уже почти 2000 лет, а мир по-прежнему остается таким же жестоким, каким он был всегда"?[74] Можно ответить так: "Если кто-то не хочет пользоваться водой и мылом, в результате чего остается грязным, то было бы несправедливо обвинять в этом мыло!"[75] - другими словами, христианская этика отнюдь не виновата в том, что кто-то не хочет ей следовать. Кроме того, еще не известно, что было бы, если бы мы не имели таких нравственных ориентиров, если бы не было такой помощи Божьей. Мы привыкли, что Бог тянет нас ко благу, к совершенству; мы жонглируем понятиями нравственности, подбрасывая вверх одно и пряча в руке другое; мы не осознаем, как это страшно - поступать безнравственно хотя бы даже в малом; мы дерзаем ставить опыты со нравственностью..; - и Бог прощает наши глупости, долготерпеливо ожидая прекращения наших безобразий. И действительно, кто-то да очнется, кто-то да узрит свою наготу в смоковных листьях, кто-то да поймет, что такое настоящая Любовь. И те самые евангельские ориентиры порой чудесным образом только своим явлением преображают человека. Сколько было случаев, когда человек от одного лишь слышания слов Спасителя нравственно преображался? слышал Христовы слова "если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною" (Мф. 16:24), говорил, подобно Алеше Карамазову, "не могу я вместо «отвергнись себя» давать копеечку, а вместо «следуй за Мною» ходить на обедню" - и действительно отвергался себя и шел за Христом прямой дорогой? Это ли не чудо?

А к чему приводит потеря, забвение нравственных ориентиров христианства - это мы явственно видим сейчас. "Обезбоженный разум созидает цивилизацию", - так охарактеризовал наше время один из преподавателей СПбДАиС. И этот "обезбоженный разум" представляет свою систему ценностей. "Разврат - это когда обманываешь. То, что подходит одному и другому - не является развратом"[76], - таково мнение не человека с улицы, а деятеля культуры. Вместо Бога стоит "я", вместо Божественного авторитета - свой собственный. Зачем Бог, зачем Церковь, когда есть я? Однако "когда общество становится антицерковным, оно не может долго удерживаться на позициях просто светской научной мысли и культуры, оно достаточно быстро ниспадает на уровень суеверий, оккультизма и язычества"[77]. Если христианство демифилогизировало и христианизировало мир, то ныне общество пытается стереть начертание креста и снова залезть в подновленную тогу язычества. И хотя бы поэтому живущему в этом мире христианину необходимо, по мере сил и возможностей, поддерживать еще непотухший огонь христианской лампады, - хотя бы ради самосохранения, хотя бы потому, что на ее месте тотчас запылает жертвенник бесчисленным ваалам и в этом пламене можешь сгореть и ты. Хотя бы поэтому, не говоря уж о верности принципам христианской нравственности, - если не за любовь, так за страх. Впрочем, именно из-за отсутствия в нас настоящей любви - основы христианства - мы часто и страдаем и наши большие слабости "заключаются главным образом в нашей непоследовательности. Мы верим так, а живем иначе"[78]. А так как христианская миссия, в целом, заключается в словах "прииди и виждь", то и получается, что "некоторые приходят, видят и - уходят. Это может быть и их грех, но иногда - наш грех. А если наш грех - то... Суд Божий начинается с Дома Божия"[79]. Поэтому для помощи ближнему необходимо прежде всего собственное очищение. "Если ваша душа при содействии благодати Божией усвоит какую добродетель, - пишет игумения Арсения, - то она становится достоянием всех"[80]. И нравственное влияние на общественную жизнь, таким образом, начинается с воспитания себя. "Не от Бога мы должны ждать новых «улучшенных» откровений, а от своей жизни требовать большей полноты жизни в соответствии с вечным Евангелием Любви"[81]. И когда это произойдет, когда ты, именно ты поймешь, что "успокоить одно встревоженное сердце, утолить чью-нибудь тоску - это больше и выше, нежели сделать самое блестящее открытие или удивить мир ненужным подвигом"[82], то сможешь сказать тогда, что и ты вложил лепту в дело улучшения общества.

И последнее. Участвуя в общественной жизни, надо помнить две вещи. О 1-й так говорит прп. Симеон Новый Богослов: "Главная цель общественной жизни и общественного служения - взаимное друг другу содействие в жизни духовной"[83]. Второе же сформулирую словами архиеп. Иоанна (Шаховского): "Мир земной есть дорога, а не жилище. <...> Человек никогда не построит себе вечно радостного дома в мире, где царствуют грех, болезнь и смерть"[84]. Вероятно, в этих двух и заключается истинно христианское служение в обществе и обществу.

Использованная литература.

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. - Брюссель, 1989.

2. Антология педагогической мысли христианского Средневековья. В двух томах. Т. I. - М., 1994.

3. Отечник. - S. l. et a.

4. Ботвинник М. Н., Коган М. А., Рабинович М. Б., Селецкий Б. П. Мифологический словарь. - М., 1965.

5. Гудинг Д., Леннокс Дж. Библия и нравственное воспитание. - Минск, 1998.

6. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - Л., 1990.

7. Св. Иоанн Златоуст. Полное собрание творений в 12-ти томах. Т. II. Кн. 1-я. - М., 1993.

8. Кураев А., диакон. Если Бог есть Любовь... - М., 1997.

9. Лабиринты души / Августин Аврелий. Исповедь; Блез Паскаль. Письма к провинциалу. - Симферополь, 1998.

10. Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Часть первая: государственные и военные древности. - СПб., 1997.

11. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима (сост. А. А. Нейхардт). - М.. 1987.

12. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991.

13. Мейендорф И., прот. Введение в святоотеческое богословие. - Вильнюс-М., 1992.

14. Мейендорф И., прот. Православие и современный мир (лекции и статьи). - Минск, 1995.

15. Пестов Н. Е. Современная практика православного благочестия. Книга III. - СПб., 1996.

16. Платон (Игумнов), архим. Нравственность.// О вере и нравственности по учению Православной Церкви. - М., 1991.

17. Сильченков К. Новая заповедь. - СПб., 1999.

18. Соборные слушания "Вера и знание. Наука и техника на рубеже столетий". 18-20 марта 1998 года. Москва - Сергиев Посад. - Саров, 2000.

19. Тальберг Н. История христианской церкви. Краткий курс, составленный по "Истории христианской церкви" Евграфа Смирнова. В 2-х частях. - М.-Нью-Йорк, 1991.

20. Тертуллиан. Избранные сочинения. - М., 1994.

21. Тиволье П. Спутник искателя правды. - Брюссель, 1992.

22. Христианство. Энциклопедический словарь (гл. ред. С. С. Аверинцев). В 3-х тт. - М., 1993-1995.

23. Шантепи де ля Соссей. Иллюстрированная история религии в двух томах. Т. 2. - М., 1992.