Библиотека

«И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТСЯ, И ТЬМА ЕГО НЕ ОБЪЯТ»

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПРОТОИЕРЕЯ ПЕТРА БЕЛАВСКОГО (1892-1983)

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

По просьбе автора воспоминаний, человека близкого отцу Петру, пишется это вступление, вдохновляемое благодарной о нем памятью и чувством признательности.

В житейской философии существует мнение, что раньше времена были другие, что мир, жизнь и люди – и все было лучше, и что сейчас все не так, как нужно. Так нехитро решая жизненную задачу, мы оправдываем наше маловерие и утешаемся в своем безверии и упускаем из виду, что начало нашей эре, нашему времени положила Крестная Страсть Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Что Его Крест объединяет и содержит в себе наше прошлое и будущее.

Житейская философия нас не оправдывает. Что было вчера, есть сегодня, будет завтра. Мир неизменен, изменяется только его естественная обстановка. Естество раскрывается и приносит свой плод Богу и человеку во времени. Но по существу человек и мир пребывают неизменными потому, что в основании их бытия лежит вечный и животворящий образ Богочеловеческой Жизни, Креста и Воскресения Господа Иисуса Христа. «… Иисус Христос, вчера и днесь, Той же и во веки…» (Евр. 13, 8). Смысл и цель жизни человека в Его познании. Этим правилом Господь царит в мире и только оно тождественно человеку во всех обстоятельствах его жизни.

Господь Иисус Христос открывается каждому человеку во времени его жизни на ее крестном пересечении с Его Божественной Вечностью. «… О Нем бо живем и движемся и есмы… Сего бо и род есмы…» (Деян. 17, 28). Христос наш Царь и Архиерей, является нам в самом средоточии нашего бытия, освящая и преображая нас, нашу жизнь и наш мир. Тот, кто встречаясь с Ним, следует за Ним, повторяет в своей жизни Его подвиг.

К числу таковых подвижников должно отнести протоиерея Петра Белавского. Знакомство читателя с его житием поможет убедиться в обоснованности этого мнения, тем более что отец Петр – наш современник.

Современник… Есть вечность, есть ее земной образ – время. Есть и безвременье… Во времени есть соответствующая ему бытийная определенность, даже каноничность. Киевское княжество. Московское Царство. Российская Империя. СССР… В безвременьи – всеобщая смута, неопределенность, с которой волей или неволей приходится мириться, осуществлять себя в ней, а ее - в себе. И спасаться от всеобщего греха человеческой несущественности, жизненной неестественности.

Христова вера поставила отца Петра над временем, его переменами и условностями и помогла избавиться от их соблазнов по-христиански твердо и ясно. Он был консервативен и сословен в прямом смысле этих слов. И пройдя через годы разрушения отеческого дома – Российской Империи, через нравственные испытания, потери и лишения безвременья своей молодости, он обрел в них истинное богатство, вечную ценность – мудрость. Так вера оправдала себя в нем.

Вера – это вера человека в свое благо. Он стремится к нему, его одного желает, им одним обосновывает свою жизнь, его одно полагает мерой личного и общего здравомыслия и правды. К его познанию и достижению направлены все усилия человеческого гения, все порядки благочестия и гражданственности человеческого рода. Он ищет его на небе и на земле, в мире и в церкви, в творчестве и науке, в искусстве и ремесле. Отождествляет с найденным – и обманывается… Суетится в революциях и перестройках, все переделывает, - и все бесплодно.

Благо человека – в Боге и богообщении. Благо – в его божественной личности, в ее богоподобной свободе, в силе и правде. В ней – благо Победоносности великомученика Георгия; благо Целительности великомученика Пантелеимона, каждого во Христе святого, христианина. Его благо в том, что во Христе оживотворена и возвращена ему его божественная личность. Человек во Христе – сын Божий. И его личное благо – в единстве во Христе с Отцом и Святым Духом.

Личность человека есть его живая истина, основание которой в Личной Истине, Ипостасной Премудрости Отчей, Боге Слове, Господе Иисусе Христе. Господне свидетельство: «Аз есмь Сый», равно относится и к его образу и подобию – человеку. В личности человека содержится и из нее раскрывается в мире, в человеческой культуре, все богатство жизни в Боге.

Это богатство духовной жизни отец Петр стяжал личным опытом. В его служении Богу оно стало совершенным плодом священной зрелости Божьего иерея, в благодати которой он един с миром, а мир – с ним силою его священства. Это единство – то искомое, желанное, разумное единство, в котором восстанавливается и обновляется первозданный чин отношений человека и мира в Боге. Чин, когда-то разрушенный грехом и до сих пор постоянно разрушаемый. В нем не человек подчиняется и работает миру, но мир обретает смысл и цель своего бытия в божественном, словесном благородстве человека, в добродетели его свободы и силе его правды.

Духовная зрелость возвышает праведника над кругом условностей естественной жизни человека. «Закон праведнику не лежит» потому, что его личность свободна в Боге самобытностью своей небесной реальности. К ней не подойдешь с обычными человеческими мерками. Ее должно почитать как образ Божий, ставший таковым самим Ему подобием. С личностью можно только общаться. И только равной личности.

Отец Петр общался со всеми, кто так или иначе был готов или был расположен к личному общению. Ни к ученому, ни к духовному, ни к какому другому, но к личному общению в Личном Боге, в Боге личностей.

Он был гостеприимен и общителен. Он бывал суров, угрюм и неприступен… Он был жизнелюбив, но не искал общения. Он был сам в себе. Он был Петром, он был камнем…

Был в дружеских отношениях с будущим Патриархом, митрополитом Пименом. Правящий архиерей часто спасался от епархиальных хлопот у него в гостях. С профессиональным интересом и искренним уважением относился к отцу Петру непонятный митрополит Никодим, не упускавший возможности посетить его и послужить в Мариенбургской церкви. Бывал здесь и замкнутый митрополит Антоний (Мельников). Он же проводил отца Петра в последний путь. Посещал отца Петра митрополит Питирим Волоколамский. Побывал на могиле отца Петра и митрополит Алексий, ныне здравствующий Патриарх Московский и Всея Руси.

В этом перечне нет суетной гордости за отца Петра, но только свидетельство нелицеприятности во Христе небесной истины и правды. Истина иерархична небесной, ангельской иерархией. Она – неземной природы.

Успех жизни человека подтверждается общим признанием. У отца Петра он был обоснован крестом 90-летней верной жизни, преисполненной искушений. Общее признание, мирная кончина, погребение у стен родного храма рядом с преждепочившей праведницей, спутницей его жизни Ксенией Васильевной, что было в те времена исключительным событием, и другие свидетельства библейской патриархальности его благочестия – не являются признаками оправдания в его жизни всего мирского, естественного, временного, но знамениями спасения во Христе его души уже в земной жизни, освободившейся от ее условностей для жизни вечной.

Иерей Александр (Сухарский)

СЕМЬЯ. ДЕТСТВО

Протоиерей Петр Белавский – потомственный священник. Дед его, тоже Петр, был священником в Вышневолоцком уезде Тверской губернии. Отец – Иван Петрович Белавский, окончил Тверскую семинарию, преподавал русскую словесность в духовных училищах Вышнего Волочка и Старицы. Ему уже было далеко за тридцать и он подумывал о монашестве, но знакомство с семьей о. Димитрия Шишова в Тайцах 1889 году кончилось сватовством к его дочери Екатерине Димитровне и их браком. Приняв сан, о. Иоанн унаследовал приход отца Димитрия – церковь во имя Святого благоверного князя Александра Невского в с. Александровка, близ поселка Тайцы Балтийской железной дороги. Александровка – старое село, некогда принадлежавшее Демидовым. Господская усадьба в старинном парке построена по проекту И. Е. Старова в Екатерининское время. Священнический дом с небольшим садом и хозяйственными постройками располагался рядом с церковью, также возведенной Старовым. Здесь отец Димитрий прослужил 55 лет, а его преемник отец Иоанн Белавский – 38 лет. И по сие время у стен разрушенного храма сохранились могилы предков о. Петра.

Из благочестивой семьи Шишовых вышел о. Иоанн Шишов (старший брат Екатерины Димитриевны), который в некрологе журнала Нива за 1909 год назван одним из выдающихся пастырей Санкт-Петербурга. Более 30 лет отец Иоанн был священником в Петропавловской больнице, обслуживающей в основном бедняков и малоимущих. Усердную работу в больнице он совмещал с многотрудной деятельностью в нескольких благотворительных обществах.

Отец Иоанн Белавский, возглавив приход в 1889 году, создал в Александровке церковно-приходскую школу и стал в ней законоучителем. Преподавал он Закон Божий и в Таицкой земской школе, будучи всей душой привязан к учительской работе. Немало сил требовали и частые поездки по делам благочиния, ибо он был назначен помощником благочинного Второго Царскосельского округа.

По решению Синода он был награжден орденом Анны III степени, в 1904 г. – наперсным крестом, а в 1911 г. возведен в сан протоиерея.

В семье Белавских было пятеро детей – две дочери и три сына. Будущий отец Петр родился 18 декабря 1892 г. (по церковному календарю) и был в семье вторым ребенком. Родители отдали Петра вместе с младшим братом Димитрием в духовное училище при Александро-Невской лавре.

Из жизни в училище о. Петр любил вспоминать два случая. Первый – приезд отца Иоанна Кронштадтского. Детей построили для встречи дорогого Батюшки, который, с любовью и теплотой благословляя их, положил свою руку на голову мальчика, оставив в его душе неизгладимый след. Другой случай был связан с митрополитом Вениамином Казанским. Живя в училище, Петр, по природе тихий и застенчивый, горько тосковал по родному дому. Однажды он сидел один на своей кровати, и слезы капали у него из глаз. В это время кто-то вошел в спальню, подошел к печально поникшему отроку, приласкал и дал ему в утешение просфору. То был архимандрит Вениамин, тогдашний ректор семинарии. Так состоялось первое знакомство отца Петра с будущим священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином.

Уже совсем в преклонных летах отец Петр часто и с большой теплотой вспоминал свое детство в родительском доме. А дом отца Иоанна отличался широким гостеприимством. Впрочем, открытость и радушие вообще характерны для русского православного священства. Особенно оживленно бывало летом. Приезжали погостить многочисленные родственники. Недалеко от Тайц, в окрестностях Красного Села проходили военные учения и смотры, нередко в Высочайшем присутствии. Две артиллерийские бригады стояли в Александровке. В праздничные и воскресные дни офицеры считали своим долгом зайти поздравить батюшку и гостей. Особенно памятны семейные торжества по случаю именин отца Иоанна, в Иванов день (Рождества Иоанна Предтечи 24 июня/7 июля). В этот день для многочисленных гостей накрывался щедрый стол с разнообразными рыбными блюдами.

НА ДУХОВНОМ ПОПРИЩЕ

После духовного училища – семинария. На какое-то время в 1911 г. Петр поступил в юнкерское училище, но через два года оставил его и вернулся на духовное поприще. Учась в семинарии, Петр был назначен псаломщиком в Красносельский военный госпиталь. Там, наряду с выполнением обязанностей чтеца он проводил с ранеными беседы, за что был даже награжден орденом Станислава. Впрочем, об этой награде сам отец Петр ничего не знал, а сведения о ней были обнаружены в архивах

В. В. Антоновым уже после его кончины.

События 1917 года вынудили Петра поступить на гражданскую службу. Он стал работать на Таицком водоводе, все свободное время отдавая Храму, помогая отцу Иоанну и готовя себя к принятию сана. Дело было за невестой.

Наступил 1920 год. Как-то летом в дом Белавских приехала Елизавета Александровна Бондырева с дочерью Ксенией. Отец Ксении протоиерей Василий Бондырев служил тогда в Троицком соборе Красного Села. Когда Екатерина Димитриевна увидела Ксению, которой в ту пору было около 20-ти лет, она сказала сыну: «Вот тебе невеста».

Отец Василий Бондырев не был потомственным священником. Выходец из старинной семьи московского дворянства, он успешно продвигался по службе. Поэтому, когда уже в чине полковника он принял сан священника, это вызвало недоумение родных и знакомых. Женат о. Василий был на прибалтийской немке Елизавете Гельцер, перешедшей в православие, которому она была истово предана до конца своих дней. Отец Василий служил священником в военном ведомстве, а с начала войны1914 г. находился в действующей армии. Революция застала семью Бондыревых в Петергофе, где о. Василий преподавал Закон Божий в гимназии и в Кадетском корпусе. Впоследствии он получил назначение в Красное Село.

Дочь его Ксения окончила гимназию с золотой медалью. Глубокая религиозность проявлялась в ней с раннего детства. Ксения всей душой тянулась к монашеству, но встреча в Александровке определила ее выбор. Она сознательно шла на крестный путь жены священника в столь трудные для православия годы, усмотрев в этом свой исповеднический долг служения Богу и Церкви.

Осенью 1920 г. состоялась помолвка Петра Ивановича и Ксении Васильевны. Перед свадьбой жених и невеста поехали к митрополиту Петроградскому Вениамину, который ласково их принял и благословил образом Спасителя «на долгую и мирную жизнь». Венчание состоялось в Александровской церкви. В ноябре того же года в церкви Покрова Божией Матери на Боровой (в Петрограде) митрополит Вениамин рукоположил Петра Ивановича в сан диакона, а 19 декабря/1 января 1921 г. там же Владыка совершил священническую хиротонию. Так под Покровом Божией Матери началась подвижническая жизнь отца Петра, которой суждено было Божиим Промыслом завершиться также в церкви Покрова Божией Матери. После литургии Владыка Вениамин ласково обратился к новому иерею: «А теперь, отец Петр, поедем вместе молиться на Карповку». Был канун праведной кончины о. Иоанна Кронштадтского и митрополит Вениамин совершал в Иоанновском монастыре парастас.

Первые два года священства отец Петр сослужил своему отцу в Александровском храме, а в 1922 г. его назначили настоятелем церкви в Тайцах.

ТАИЦКИЙ ПЕРИОД

Церковь в Тайцах была одной из последних храмовых построек дореволюционной России. В 1904 г. по случаю рождения наследника Престола цесаревича Алексея был заложен деревянный храм во имя Святителя Алексия митрополита Московского. В 1906 г. строительство было завершено. В 1914 г. по проекту гражданского инженера Н. В. Экскузовича на средства состоятельных владельцев таицких дач начали строительство нового храма, в облике которого немало элементов допетровской храмовой архитектуры. Новым в церковном строительстве стало применение железобетонных конструкций. Освящен храм был уже после революции епископом Кронштадтским Венедиктом. Деревянная церковь в пору настоятельства отца Петра была разобрана и перенесена на Таицкое кладбище.

Указ о назначении отца Петра в Тайцы подписал молодой викарный епископ Николай (Ярушевич), временно управляющий делами епархии (митрополит Вениамин был уже расстрелян). Незадолго до ареста Владыки Вениамина и начала судебного процесса Господь привел отца Петра еще раз сослужить ему в Исаакиевском соборе и получить последнее владычнее благословение.

В Таицкой Алексеевской церкви отец Петр служил до своего ареста в 1929 г. С Тайцами были связаны многие видные деятели Петроградской Церкви тех трудных лет. Их духовному влиянию во многом был обязан отец Петр по его собственному признанию. Первым среди них был епископ Григорий (Лебедев).

В 1923 г. по определению Святейшего патриарха Тихона Владыка Григорий приехал в Петроград в качестве викария – епископа Шлиссельбургского. До этого назначения епископ Григорий входил в число братии Свято-Данилова монастыря в Москве. В Петрограде он возглавил братию Александро-Невской лавры. Глубокая духовная настроенность и высокая образованность отличали нового викария. К тому же он обладал блестящим даром проповедника. Недаром Святейший патриарх Тихон, назначая нового епископа, произнес слова, адресованные Петроградской пастве: «Посылаю вам жемчужину». За пять лет служения в Петрограде епископ Григорий не раз бывал арестован по ложным доносам. Как принципиальный противник любых компромиссов и лжи, Владыка вызывал любовь и почитание одних и неодобрительное отношение других.

От треволнений и нервной обстановки в Петрограде Владыка находил отдых в Тайцах, где для него снимали дачу. Он нередко служил и проповедовал в Таицкой церкви. Посещал он отца Петра и в Таицком доме, и в старом родовом доме в Александровке. Бывало, запрягали зимой в легкие сани лошадь и Владыка с отцом Петром отправлялись прокатиться по тихим заснеженным дорогам. Летом, теплыми светлыми вечерами ходили на прогулки пешком, ведя долгие задушевные беседы. Именно Владыка Григорий во многом определил дальнейшую духовную жизнь отца Петра.

В августе 1925 г. в Ленинград был назначен митрополит Иосиф (Петровых). В день перенесения мощей святого благоверного князя Александра Невского 30 августа/12 сентября состоялось его первое торжественное Богослужение в Лавре. Как и все участники соборного служения, отец Петр получил благословение нового Владыки, не ведая еще о том, что будет значить личность митрополита Иосифа в его дальнейшей судьбе. Первое служение для Владыки Иосифа оказалось и последним. Религиозный подъем, всеобщее воодушевление, горячий прием, оказанный паствой новому Митрополиту (ибо знали, что он был близок к покойному патриарху Тихону) явно напугали власти. Его вынудили покинуть город.

Весной 1927 г. семья Белавских прощалась в Александровском храме с отцом Иоанном, который прослужил здесь без малого 40 лет. Погребение состоялось возле храма, где уже образовалось маленькое семейное кладбище Шишовых-Белавских.

К концу 1927 г. после появления декларации митрополита Сергия (Страгородского) церковная жизнь стала еще напряженней. В ответ на декларацию митрополит Иосиф вместе с другими иерархами подписал официальный акт о несогласии и об отделении от митрополита Сергия, усматривая в этой декларации полное подчинение Церкви атеистической власти.

Отец Петр без колебаний принял сторону митрополита Иосифа, который в то время жил на положении ссыльного в Николо-Моденском монастыре недалеко от г. Устюжна. Тайцы становятся одним из центров иосифлянства. Во главе Петроградского духовенства, сохранявшего верность митрополиту Петру как Местоблюстителю, поддерживавшего митрополита Иосифа, встал архиепископ Гдовский Димитрий (Любимов), в прошлом – один из самых почитаемых пастырей церкви Покрова Божией Матери в петербургской Коломне (старинный храм, упоминаемый еще А. Пушкиным, снесен в 1936 г.). Горячо любимый прихожанами за ревностное служение, отец Димитрий принадлежал к группе духовенства, которая была близка к о. Иоанну Кронштадтскому и свято чтила его память. Эти священнослужители постоянно совершали ранние литургии в храме-усыпальнице Иоанновского монастыря. Когда наступал черед отца Димитрия, он в любую погоду отправлялся с Покровской площади на Карповку пешком (путь почти через весь город).

В 1928 г. епископ Димитрий поселился в Тайцах на втором этаже в доме, где с семьей жил отец Петр. Поскольку Владыка был на положении правящего архиерея, в Тайцах стало бывать много иосифлянского духовенства. С некоторыми отец Петр особенно сблизился. Часто приезжали и служили епископ Нарвский Сергий (Дружинин), в прошлом многолетний настоятель Троице-Сергиевой Пустыни в Стрельне, и настоятель храма Воскресения (Спаса-на-Крови), профессор Духовной академии протоиерей Василий (Верюжский). Совершались здесь и хиротонии, а в будние дни епископ Димитрий служил вдвоем с отцом Петром.

Летом 1928 г. по поручению Владыки Димитрия отец Петр ездил к митрополиту Иосифу. Прибыв в Николо-Моденский монастырь, отец Петр застал Владыку за работой в саду. Владыка Иосиф происходил из многодетной крестьянской семьи и был верным помощником матери. Надежды на учение почти не было, несмотря на природные дарования и огромные способности мальчика. Но Божьим Промыслом Ване Петровых суждено было не только получить прекрасное духовное образование, но и стать одним из выдающихся иерархов Русской Православной Церкви. Здесь в ссылке Владыка развел сад и выращивал даже розы. Всюду в келии стояли и висели часы, в основном деревенские «ходики». Владыка, привычный к любому труду с истинно народной смекалкой и умением научился чинить часы, чем зарабатывал на пропитание. Так состоялась знаменательная встреча отца Петра с человеком, одно имя которого вызывает благоговение перед силой его исповеднического подвига. В эти годы отец Петр как духовник часто посещал в Гатчине известную молитвенницу монахиню Марию (Лелянову), с молодых лет прикованную тяжелым недугом к постели (замучена в 1932 г., погребена на Смоленском кладбище, причислена к лику святых РПЦЗ). На молитвенную память подарила матушка Мария отцу Петру небольшой трехстворчатый складень с изображением Спасителя, Божией Матери и св. великомученика Георгия, который был с ним всюду, в ссылках, тюрьмах и чудом сохранился даже при обысках. Эту святыню сберегли и доныне. (Письмо м. Марии о. Петру)

Наступил печально памятный 1929 год, год «великого перелома». Усилились аресты правящего духовенства, монахов и церковных мирян. Первым из семьи арестовали тестя отца Петра – протоиерея Василия Бондырева. В ту пору он служил в церкви преподобного Серафима Саровского на станции Горелово Балтийской железной дороги. К иосифлянству отец Василий отношения не имел. Он пребывал в прежней ориентации, примирясь с церковной политикой митрополита Сергия. В долгих разговорах с отцом Петром и близкими отец Василий, однако, признавал нравственную правоту митрополита Иосифа. Его анкета была «отягощена» службой в Царской армии сначала офицером, а после принятия сана – полковым священником. Но именно ему, признававшему свою человеческую немощь, Господь судил стать первым мучеником. 8/21 мая в день св. Апостола Иоанна Богослова протоиерей Василий был расстрелян в тюрьме на Шпалерной. «Шпалерка» или ДПЗ (дом предварительного заключения) была местом пребывания подследственных до вынесения приговора. Отсюда они отправлялись в лагеря и ссылки, жизнь других мученически заканчивалась в подвалах тюрьмы. Сломленная горем вдова отца Василия Елизавета Александровна переселилась к дочери в дом отца Петра.

Тридцать лет спустя престарелый священник отец Михаил Смирнов поведал о последних днях отца Василия. Отец Михаил, служивший тогда в храме поселка Лигово, был арестован примерно в одно время с отцом Василием и сидел с ним в одной камере. Он был свидетелем тому, как вызвали отца Василия, как он все понял, перекрестился и попросил передать дочери Ксении Васильевне и маленьким внучкам свое последнее благословение. По лицу его текли слезы… может быть он мысленным взором видел своих близких – жену, любимую дочь и дорогих девочек.

Шло лето 1929 года, последнее лето служения отца Петра в родном Таицком храме. Он подолгу молился в алтаре, иногда сослужил Владыке Димитрию. По-прежнему приезжал епископ Сергий, бывали и другие священники из города. Таицкие старожилы помнят те летние богослужения с их напряженной молитвенной тишиной в предчувствии грядущих событий.

АРЕСТ. ШПАЛЕРКА

Стояла уже глухая осень, когда пришел черед о. Петра. Ночью в двери двухэтажной Щукинской дачи громко постучали. Пришли с обыском. К пяти утра на темные таицкие улицы чекисты с ружьями наперевес вывели арестованных, словно опасных преступников. Впереди шел высокий седой архиепископ Димитрий, за ним отец Петр, келейник Владыки дьякон о. Павел и монахиня Анастасия, которая вела хозяйство у Владыки. Матушке отца Петра позволили проводить мужа. Она дошла до перекрестка, где был Храм, простилась с ним, получила последнее благословение Владыки Димитрия и медленно пошла к дому. И тут отец Петр услышал негромкий голос епископа Димитрия: «Прости меня, отец Петр. Из-за меня ты тоже идешь на страдания». На улице было темно и пусто. Изредка попадались односельчане, спешившие к раннему поезду на работу в город. Издали они кланялись знакомым арестантам в рясах. Окруженные солдатами с винтовками, узники сели в поезд и отец Петр надолго, а Владыка Димитрий – навсегда покинули Тайцы. Вернувшись в опустевший дом, Ксения Васильевна прошла в спальню, села у кроватки старшей дочери Ксении, объяснила ей что произошло в их доме. С той памятной ночи детство для девочки кончилось, началась взрослая, серьезная жизнь. Было ей шесть лет.

Днем весть об аресте батюшки разнеслась по поселку. Братья отца Петра, Федор и Димитрий, боялись за престарелую мать. Она заметно слабела. Об аресте ей решили ничего не говорить. Прислуге Кате наказали не пускать посторонних к Екатерине Димитриевне. Близкие соблюдали осторожность. Маленькая внучка твердо повторяла бабушке, что папа уехал к митрополиту. Екатерина Димитриевна тревожилась, вероятно догадываясь о происшедшем, но, так и не узнав правды, скончалась через два с небольшим месяца после ареста сына.

Вскоре Ксения Васильевна с детьми и матерью переехали в другой дом, где сняли более дешевую двухкомнатную квартиру.

В Ленинграде шли аресты. Уже был под стражей почти весь причт Спаса-на-Крови во главе с настоятелем – протоиереем Василием Верюжским. По соседству с камерой, где был заключен отец Петр, сидел протоиерей Николай Чуков – будущий митрополит Ленинградский Григорий. С арестованными иногда разрешали свидания. Проходили они в большом помещении, разделенном на две части узким проходом, огороженным металлической сеткой: по одну сторону находились узники, по другую – пришедшие на свидание. По коридору прохаживался сотрудник ГПУ. Чтобы услышать друг друга, приходилось «перекрикиваться». Эти выкрики, плачь – все сливалось в тяжелый мучительный шум. В одно из таких свиданий о. Петр с детской непосредственностью вдруг крикнул матушке: «Сожги бумаги, они в дровах!» - и тогда только опомнился. Что значило сказать такие слова, хорошо знают люди, пережившие то страшное время. Это грозило повторным обыском, могли арестовать и Ксению Васильевну. Но все обошлось без последствий. По тем временам это было чудом, великой милостию Божией. «Бумаги» оказались какими-то частными письмами, но беды они могли наделать много.

В тюрьме на Шпалерной содержались многие иосифляне. В соответствии с пунктом печально известной 58-ой статьи отец Петр получил пять лет лагеря, протоиерей Василий Верюжский – десять лет, Владыка Димитрий – расстрел, хотя впоследствии, учитывая преклонный возраст узника, расстрел заменили пожизненным заключением. Другие иосифляне осуждены были на разные сроки лагеря, а отец Сергий Тихомиров, священник храма Спаса-на-Крови и отец Николай Прозоров из храма на Пискаревке были расстреляны.

После вынесения приговора до отправки в лагеря ГУЛАГа заключенных помещали в пересыльную тюрьму недалеко от Финляндского вокзала на Нижегородской улице. Там разрешали свидания с близкими, которые проходили уже не так мучительно, как это было на Шпалерной. Здесь в довольно просторном помещении стояли длинные столы. По одну сторону садились близкие и родственники, по другую – заключенные. При этом одни должны были держать руки на столе, а другие – под столом, чтобы исключить возможность передачи чего-либо друг другу. Вдоль столов прохаживались охранники. И, тем не менее иногда ухитрялись передавать записки. Отсюда, из пересыльной тюрьмы путь отца Петра лежал на Соловки.

СОЛОВКИ

Везли заключенных сначала поездом до Кеми, а оттуда по воде переправляли на остров. Кемь – старинный, ныне совсем глухой городишко, стал местом пересылки арестантов на острова. Сюда ехали близкие и родные, чтобы проводить своих в страшную неизвестность. Приехала в Кемь и Ксения Васильевна, так как здесь заключенным разрешали свидания. Вместе с другими провожавшими она видела 24 сентября 1930 года как под конвоем «грузили» ссыльных в трюм старого парохода, как вели знакомых батюшек, отца Иоанна Никитина и отца Василия Верюжского, издали благословлявших народ. Позади всех шел отец Петр с небольшим чемоданчиком в руке, где были сложены теплые вещи и немного продуктов. Ксения Васильевна видела, как охранник грубо толкнул отца Петра и вырвал у него из рук столь ценный для него чемоданчик. Это было последним ее впечатлением тех страшных дней разлуки.

Провожая своих близких, родственникам приходилось искать пристанища у местных жителей, что было далеко не просто. И вот одна сострадательная душа из Ленинграда приехала в Кемь специально, чтобы купить здесь домик и давать приют женам и матерям узников. Имя ее сейчас уже не установить. Остается только молитвенное поминовение, «Вечная и благодарная ей память».

Соловецкий монастырь, древняя святыня России, теперь именовался «Соловецкий лагерь особого назначения», в обиходе – СЛОН. Новые страницы истории Соловков писались ныне мучениками и исповедниками земли Русской.

Первое время отец Петр с собратьями, проходившими по одному и тому же делу, находился на Большом Соловецком острове. К осени, однако, их перевели на остров Анзер в Свято-Распятский скит, где стоящий на высокой горе Голгофе огромный храм в честь Распятия Спасителя был превращен в барак для заключенных.

Во время пребывания в Анзере отцу Петру пришлось работать ассенизатором, а в летние и осенние дни вылавливать «баланы», так называемые прибитые к берегу бревна. Их баграми вытаскивали из воды. Однажды тяжелое бревно сильно ударило по ноге и батюшку долго потом мучили незаживающие раны. Но самым тяжким испытанием были вызовы к лагерному начальству. Отцу Петру предлагали доносить на собратьев, отречься от сана, угрожали тем, что арестуют матушку, отберут детей. Отец Петр неизменно держался стойко, отвергая всякие компромиссы. Ни мучительное беспокойство за близких, никакие другие угрозы не могли толкнуть его на бесчестие.

Время тянулось в томительном ожидании вестей из дома. Но матушку по Божией милости не тронули, хотя как «лишенка» она кротко переносила неустроенность и тяготы скитальческой жизни. Девочки жили у бабушки в Ленинграде, а во время ее непродолжительного ареста у родственников.

Великим благом Соловецкого лагеря было совместное содержание в бараках духовенства. Взаимная духовная поддержка и общая молитва значительно облегчали жизнь в лагере. В числе заключенных на Анзере с о. Петром были в бараке и два епископа – Уфимский Андрей (князь Ухтомский) и викарный епископ Смоленский Иларион (Бельский). Несмотря на небывалые строгости о. Петр сумел припрятать епитрахиль, а у Владыки Илариона сохранилась даже архиерейская мантия. Нашлись в бараке кое-какие богослужебные книги. Однажды о. Петр к своей великой радости обнаружил за нарами заброшенный туда кем-то из предшественников иерейский молитвослов. Открытых богослужений в это время на Соловках уже не было, и потому при совместной молитве строго соблюдали конспирацию. Так, в Крещенский сочельник в 1931 г. еп. Иларион благословил о. Петра тайно совершить чин Великого освящения воды. Неподалеку от барака находилась сторожевая вышка с будкой. Мела метель. От сильного ветра вышку качало. Туда по шаткой лестнице поднялся о. Петр с водой. Совершив по милости Божией освящение, он благополучно доставил Крещенскую воду в барак для собратьев.

Однажды невыносимая скорбь объяла его душу, и Господь не замедлил утешить. Отец Петр вдруг обнаружил на выступе в глубине, между стенкой барака и печью книжицу. Это был Акафист Пресвятой Богородице ради чудотворного Ее образа «Нечаянная радость». С каким воодушевлением отец Петр молился, умиротворенный Божиим посещением: «Радуйся, скорбь нашу в радость претворяющая! Радуйся, нечаянную радость верным дарующая!»

Жуткие будни лагеря не заглушили по-детски изумленного, живого отношения к природе. В его рассказе об Анзере слышно переживание божественной красоты короткого зимнего дня. Огромное солнце, восход и заход, Белое море. Бывало, задумчиво скажет: Красиво…».

В том же году многих ссыльных с Голгофы перевели в Троицкий скит, расположенный здесь же на Анзере, или, как говорил о. Петр на языке заключенных, - отправили в «Троицкую командировку». Голгофский храм позднее превратили в сыпно-тифозный барак. Троицкий скит расположен на берегу морской бухты. Отец Петр вспоминал, как вечерами они с отцом Василием Верюжским любили бродить по берегу моря. Вскоре отца Василия увезли для какого-то дознания в Ленинград. На Соловки он больше не вернулся. Встретились они с отцом Петром уже много лет спустя после войны.

Летом 1931 г. о. Петру разрешили свидание с Ксенией Васильевной, которая из Кеми добралась до Соловков. Приезжавших на свидание родственников поселяли на главном острове в здании бывшей монастырской гостиницы. По этому случаю о. Петра доставили сюда с Анзера. Свидания проходили по обычным для того времени порядкам – в присутствии охранников. Радость и горечь этих встреч легко понять тем, кто пережил подобное. Тяжким для матушки оказался обратный путь на материк. На Белом море разыгрался нешуточный шторм. Судно так бросало, что не надеялись уж и добраться до берега. На пароходе в основном были жены и близкие заключенных и без того измученные горем. Все молились и плакали. Взывали о помощи к Святителю и чудотворцу Николаю. Слава Богу, все-таки доплыли до Кеми, чуть живые от перенесенного страха и качки. Ксения Васильевна всегда, вспоминая этот «рейс», говорила, что даже видавшие виды моряки сочли за чудо благополучное возвращение.

БЕЛОМОРСКИЙ КАНАЛ

В 1932 году о. Петр с группой заключенных был переведен на строительство Беломорского канала в район станции Надвооицы и Май-губы. На тяжелые физические работы из-за болезни ног его не назначали. Здесь он выполнял отдельные технические канцелярские поручения, а потом ему доверили хранение и выдачу чертежей и материалов по строительству канала. Поначалу он жил в общем бараке, а за какое-то якобы неповиновение начальству помещен был даже в одиночный карцер. К концу срока заключенным разрешалось жить в частных домах с. Надвоицы. Поселили и о. Петра в одной из северных добротных изб, где хозяйка оказалась вдова дьякона. Возможность жить, хотя и под надзором, но уже вне лагерного барака – уже частичка свободы. Дважды за время пребывания о. Петра на Беломорском канале к нему приезжала матушка с детьми. Ксении было девять, а Шурочке - четыре года.

Первое путешествие едва не закончилось трагически. Встречать их с поезда на ст. Май-губа приехал отец Петр с одним бывшим питерским инженером. Путь в Надвоицы лежал через большое Выг-озеро. Поднялась ужасная метель, и в этой белой беспросветной мгле лошади сбились с дороги. Все попытки найти ее оказались тщетными, и тогда приняли единственно правильное решение: предаться на Волю Божию и дать возможность лошадям самим отыскать путь. И умные, чуткие животные вывезли! Но всегда, уповая только на Бога и молясь непрестанно, отец Петр и матушка видели во всем помощь Свыше. Господь сохранил путников и на сей раз. Семья прибыла в теплый уютный дом в Надвоицах. После тяжкого, страшного пути все здесь казалось чудом – и русская печка, и самовар, а главное, что все вместе.

Наконец, подошел к концу лагерный срок отца Петра. Заканчивалось строительство канала, сооруженного на костях и крови человеческой. Готовились строить другой канал, Москва-Волга, куда и предложили ехать на работу вольнонаемным о. Петру. От этого предложения он отказался, стремясь в родные места, однако, жить в Тайцах в собственном доме ему, как лишенцу, было запрещено – после заключения разрешалось проживать только за сотым километром от города.

ЗА СОТЫМ КИЛОМЕТРОМ

Во время ссылки о. Петра нелегко приходилось и матушке, которая была вынуждена скитаться в поисках работы и при этом так же за пределами запретной стокилометровой зоны. Обстоятельства казались порой невыносимыми, положение – безвыходным. Спасали только твердая вера и терпение. Впоследствии Ксения Васильевна любила вспоминать о пережитом, но смысл всех ее рассказов сводился к великой помощи Божией, поддерживавшей семью на всех ее многострадальных жизненных путях: чудесные избавления от неминуемой гибели и помощь добрых людей приходили всегда.

Теперь много говорят и пишут о 30-х годах. Были и страх, и доносы, и безмерные страдания. Но было и другое – сострадание, взаимная поддержка, доброта и мужество в служении гонимым. Когда нужно было уезжать лишенцам на жительство, то ехали туда, где были знакомые или какие-то связи. Если таковых не было, находились добрые люди, давали адреса, чтобы было где преклонить голову, хотя бы на первое время. Если шли к знакомым, то старались прийти незаметно, лучше в потемках, так как были уверены, что обязательно следят. Но и в самых стесненных обстоятельствах хозяева принимали изгнанников, кормили, поили, пока те не находили себе работу и жилье. Так было и с отцом Петром и его матушкой. С рекомендательным письмом, полученным через брата Феодора, он поехал устраиваться в Новгород. Пристанище о. Петр нашел в доме добрых людей, которые приняли в его устройстве самое живое участие. Возле древнего крепостного вала он снял маленькую квартирку из комнаты и кухни, где с 1935 г. обосновалась вся семья.

Город, не уничтоженный войной, был прекрасен с его садами вокруг деревянных аккуратных домиков. Но уже молча стояли закрытые и оскверненные древние новгородские храмы. Софийский собор был превращен в антирелигиозный музей, где на поругание были выставлены мощи святых – святителей и князей новгородских. Действующими оставались в городе, кажется, только два храма. Относительная близость к Ленинграду, удобное с ним сообщение и в то же время достаточная удаленность (более положенных ста километров) сделали Новгород местом поселения многих лишенцев с семьями: среди них – духовенство, монашествующие и старая интеллигенция. Жили в ту пору в Новгороде и сестры Гиппиус: Татьяна Николаевна и Наталья Николаевна, истинно православные люди. Их старшая сестра, знаменитая поэтесса Зинаида Николаевна, с мужем Димитрием Сергеевичем Мережковским была в эмиграции в Париже, за что ее младшие сестры расплачивались здесь лишением гражданских прав.

Татьяна Николаевна – художница, занималась ретушированием портретов, а скульптор Наталья Николаевна зарабатывала изготовлением деревянных игрушек. Несмотря на состоявшееся знакомство и теплые дружеские отношения, сестры Гиппиус редко бывали в доме о. Петра, соблюдая необходимую осторожность. Однако его дочки часто бегали к «тетушкам», уделявшим им немало внимания. Позднее о. Петр любил вспоминать совместные прогулки с «тетушками» по древнему новгородскому валу. Девочки следили, когда на валу перед их домом появлялись знакомые фигуры Гиппиус, они сообщали об этом родителям. Все вместе отправлялись в сторону Волхова, к Белой башне и к Петровскому кладбищу, где заливался целый хор соловьев.

Война 1941 г. застала сестер Гиппиус в Новгороде. По чистой случайности они не успели эвакуироваться и пережили все ужасы оккупации и плена в Германии вместе со своим самым близким другом, Ольгой Ивановной Репиной. Немцы предлагали им отправиться в Париж, но все трое предпочли вернуться в Россию, в опустошенный, но горячо любимый ими Новгород. Они поселились как сотрудники музея в Кремле в маленькой церквушке Св. преподобного Сергия. Так в тяжелейших бытовых условиях исполненные твердой веры, терпения и смирения и провели они последние годы. Обе они погребены в Новгороде и покоятся на любимом ими Петровском кладбище.

В Новгороде о. Петр прожил с семьей до своего второго ареста в 1938 году. Здесь он работал бухгалтером в психиатрической больнице в Управлении водного транспорта, а последнее время – на санэпидстанции. Заведующим станцией был врач Анатолий Вианорович Троицкий – сын священника, с которым у отца Петра сложились самые добрые отношения. Жили в Новгороде в то трудное время в состоянии напряжения, встречаясь тайно. На Рождество, когда ставили маленькую елочку и зажигали свечи, плотно завешивали окна, ибо Рождественские елки были чем-то вроде контрреволюции. Кто мог тогда подумать, что через несколько лет парадные новогодние елки прочно войдут в советский ритуал! Тихо, сокровенно молились поздно вечером и рано утром в своей домашней церкви, а в праздничные дни о. Петр совершал литургию, на что имел благословение митрополита Иосифа.

Однажды с отцом Петром произошел удивительный случай. Он шел с работы по тихой, почти безлюдной улице. Как некое наваждение явилась смущающая душу мысль: «А священник ли я?!» И вдруг тут же на пустынной улице возникла небольшая девочка в красном платьице. Раздалось звонкое: «Здравствуйте, батюшка!» Пасхальной радостью отозвалось в душе детское приветствие. Оно так поразило его. Обернулся – девочка куда-то исчезла. Он воспринял это как божий ответ и утешение.

СНОВА АРЕСТ. НОВГОРОДСКАЯ ТЮРЬМА

Наступило страшное время «ежовщины». В городе было тревожно. Шли аресты. Был теплый поздний вечер августа 1938 года. Уже поужинали. Батюшка со старшей девочкой были дома, а матушка с младшей где-то задержались. В квартиру вошли трое чекистов и предъявили ордер на обыск и арест батюшки. Во время обыска вернулась Ксения Васильевна с дочерью. Была уже глубокая ночь, когда обыск закончился, и матушка со старшей дочкой проводили о. Петра до тюрьмы, неподалеку от дома, близ городского вала. В Новгороде распространился слух, что все семьи арестованных вышлют из города, чтобы его «очистить». Никогда не поддававшаяся панике Ксения Васильевна на этот раз решила уехать с дочерьми и вещами. Сначала подались в сторону Тихвина-Бокситогорска, но там «таких» не прописывали. Пришлось со всем скарбом возвращаться в Ленинград. Оставив в городе детей, матушка отправилась одна на поиски работы и пристанища. После мучительных скитаний она устроилась жить в пос. Пестово (Новгородская обл.) по письму добрых людей.

Для о. Петра девять месяцев новгородской тюрьмы оказались страшнее пяти лет Соловков и Беломор-канала. Камеры набиты до предела. Бесконечные ночные допросы, на которые возили в здание НКВД на Торговой стороне. Изнуряли многочасовые истязания допросами, так называемый конвейер, когда следователи менялись, а заключенным мученикам не давали передышки. Пользовались методами, изматывавшими физически и унижавшими человеческое достоинство, к примеру – непрерывные, продолжительные приседания.

Однажды, вспоминал о. Петр, во время допроса в кабинет вошел второй следователь и цинично спросил первого: «Ну, ты сколько обработал?» «Давот с этим дураком никак не справлюсь», - ответил следователь, допрашивавший о. Петра. А обвинение о. Петру было предъявлено чудовищное по своей нелепости. Ему приписали организацию диверсионной группы для взрыва Новгородского Кремля и Софийского собора. Но как ни тяжелы были допросы, издевательства, очные ставки, избиения дубинками с резиновыми наконечниками, отец Петр держался до конца стойко и обвинения не подписал, ибо подписать означало расстрел.

Весной 1939 года о. Петр тяжело заболел и попал в тюремную больницу. Это было поистине спасением. Уже поползли слухи о снятии Ежова. Через доктора Троицкого отец Петр знал, что семья его выехала из Новгорода и что все живы и здоровы. К маю месяцу он почти поправился. И вот в ночь с 8-го на 9-ое мая его снова сажают в машину и везут на Торговую сторону, в здание НКВД, куда обычно возили на допросы. Уже по тому, как вели себя люди, как ходили, говорили, хлопали дверьми было ясно – все переменилось. О снятии Ежова говорили вслух, без опаски. К вчерашним заключенным обращались уже не грубыми окриками и даже не по фамилии, а по имени-отчеству. В кабинете следователя о. Петру сказали, что следствие по его делу прекращено и он свободен. Когда батюшке объявили, что он свободен, первой мыслью было: «Куда же я пойду среди ночи?!» - он невольно произнес ее вслух, - «Так оставайтесь до утра…» И сразу же как молния: «Нет, нет!!! А вдруг не отпустят! Уж лучше я пойду».

Была светлая майская ночь, когда отец Петр вышел из тюремных ворот. Он пошел по знакомой Московской улице в сторону Ярославова дворища, чтобы перейти через мост на Софийскую сторону, но мост был почему-то закрыт. Случайный рыбак взялся перевезти о. Петра через Волхов. В тишине весенней ночи всплески воды усиливали ощущения покоя. Через древний Кремль таким знакомым для него путем добрался отец Петр до вокзала. Там он решил дождаться утра, когда можно будет получить в тюремной камере документы и деньги. Неожиданно к нему подошел мужчина, в котором отец Петр без труда узнал одного из следователей НКВД.

• Петр Иванович, поздравляю. Вы свободны. А почему же Вы здесь на вокзале?
• Так ведь среди ночи куда пойдешь?
• Вам, Петр Иванович, надо непременно выпить горячего чаю и поесть.
• У меня сейчас нет денег. Я получу их завтра в тюрьме.
• Вот, возьмите пять рублей, прошу Вас. Выпейте чаю в буфете.
• Спасибо.

Так единственный раз в жизни отцу Петру, как он сам говорил, «подали». И эту милостыню он с благодарностью принял. И ведь кто подал? Поистине неизъяснима душа человеческая.

Утром отец Петр получил деньги, документы, вещи и отправил телеграмму матушке. Повидался с друзьями и вечером того же дня уехал в Ленинград.

ПЕСТОВО. ПОКРОВ-МОЛОГА

Ксения Васильевна с детьми к тому времени устроилась в Пестово, райцентре на северо-востоке Ленинградской области. Здесь она нашла работу и поселилась в двух километрах от Пестово в Покрове-Мологе, селе, расположенном на высоком берегу реки с церковью в честь Покрова Божией Матери. Храм был закрыт в начале тридцатых годов и теперь превратился в сплошные развалины. И все же, несмотря на разруху, было великим утешением снова оказаться рядом с храмом Царицы Небесной. У его древних стен можно было молиться, изливая свою исстрадавшуюся душу. А страдала Ксения Васильевна очень тяжело, недоумевая, как могло случиться, что она покинула Новгород, где оставался в тюрьме отец Петр. И лишь потом стало понятно, что отъезд из Новгорода совершился не без благого Промысла Божиего. С началом войны в одну из первых бомбежек Новгорода не только дом, где жил отец Петр с семьей, но и все вокруг было дотла уничтожено огнем.

Так миновала зима, и вот памятным днем 9 мая 1939 года пришла радостная телеграмма от отца Петра. Он свободен и едет домой. Вся семья снова оказалась вместе. В Пестове отец Петр работал бухгалтером в местной райбольнице, где у него сложились дружеские отношения с главным врачом – Петром Александровичем Филадельфиным (тоже происходившим из духовной семьи).

Летом 1939 г. для отца Петра и матушки после перенесенных испытаний наконец пришло время относительного покоя. Весной 1941 г. решили, что пора перебираться в родные края, поближе к Ленинграду, куда уже уехала старшая дочь, поступившая в университет. С этой целью отец Петр поехал в Ленинград, в пригородах которого надеялся найти работу и получить прописку. Устроился на службу он на Карельском перешейке, в санатории. Территория эта после войны с Финляндией отошла к Советскому Союзу и там открывались новые дома отдыха.

Памятным днем 22 июня 1941 года о. Петр вместе со старшей дочерью был в городе по случаю воскресенья. Вместе поехали в Тайцы и Александровку. Так в этот исторический день отец Петр в последний раз видел еще не разоренный родной дом, своих братьев и сестру.

В связи с введением в стране военного положения он решил срочно вернуться в Пестово. Однако, тут же возникло препятствие: все санатории превращались в военные госпитали, а сотрудники их переводились на военное положение. И снова происходит чудо. Начальник санатория, вернее уже госпиталя, вопреки приказу освобождает отца Петра, подписывая ему заявление об увольнении. Таким образом, отец Петр смог быстро собраться и уехать к семье в Пестово. А в начале июля, после сдачи весенней сессии, с Божией помощью каким-то неожиданным эшелоном (поезда уже не ходили) чудом добралась до Пестово и старшая дочь. Так вся семья оказалась вместе в страшные годы войны.

Но вот новая тревога. Осенью стали отправлять жителей Пестово на рытье окопов куда-то в сторону Тихвина. Получила повестку и Ксения Васильевна. Дома погоревали, помолились, приготовили ей необходимые вещи. В назначенный день в заводском парке собралась встревоженная толпа женщин с походными мешками. В стороне стояла с провожавшей ее младшей дочерью хрупкая и физически слабая Ксения Васильевна, измученная тяготами всего пережитого. Неожиданно к ней подошел военный высокого ранга и сказал: «Идите домой, где уж Вам рыть окопы!» А Ксения Васильевна на это: «А Вам не будет неприятностей?» И снова она слышит: «Я сказал, идите! А если Вам что-то скажут, то вот Вам моя фамилия». Матушка не запомнила фамилии военного, но всю жизнь хранила о нем благодарную молитвенную память.

Шли годы тяжелой, страшной войны. В блокадном Ленинграде и в занятых немцами Тайцах погибли все близкие и родные отца Петра и матушки. Зимой 1942 года скончалась мать Ксении Васильевны, а через два месяца рядом с ней в могилу на кладбище в Покров-Мологе опустили младшего брата матушки, умершего на пути из блокадного Ленинграда.

В сравнении с теми бедствиями, что терпели в войну миллионы людей, семья отца Петра пережила эти годы довольно благополучно. Матушка всегда говорила, что прожили войну под Покровом Божией Матери. С Покровом Царицы Небесной у о. Петра и матушки было связано очень многое, поэтому Праздник Покрова особенно почитался в семье.

В ПАВЛОВСКОМ СОБОРЕ ГАТЧИНЫ

Война закончилась. Летом 1945 года отец Петр приехал в Гатчину, где устроился на работу и поселился в доме старых знакомых. К осени в Гатчине обосновалась вся семья. Возвращение в родные места, разоренные войной, было и радостным, и грустным. В семейном Александровском доме в Тайцах жили чужие люди, потерявшие свой кров. Отец Петр пошел в Гатчинский собор, где совершались богослужения, и познакомился там с настоятелем, отцом Феодором Забелиным.

Главный собор г. Гатчины – большой пятиглавый храм. Построен по проекту архитектора Р. Кузьмина в стиле, характерном для той эпохи. В 1852 г. главный придел собора был освящен в честь апостола Павла (дань памяти Государя Императора Николая Первого своему отцу – Императору Павлу Первому). В начале 30-х годов собор был закрыт. Пытаясь превратить его в клуб или кинозал, власти изрядно разрушили архитектурное убранство интерьеров. Иконостас из темного кипариса был разобран, но преданные Церкви люди сумели спрятать и сохранить некоторые части иконостаса в сараях и подвалах. Богослужения в соборе возобновились при немцах в его подвальном помещении. Там был освящен престол в честь св. Иоанна Крестителя. Служил о. Феодор Забелин – георгиевский кавалер, старый Царскосельский протоиерей из Знаменской церкви. Во время оккупации, как и многие жители Царского Села, он был перемещен немцами в Гатчину в спецлагерь. По просьбе верующих немцы разрешили начать богослужения в соборе, и отца Феодора с матушкой выпустили из лагерной зоны. Вообще немцы не препятствовали открытию храмов во время войны. Так было и с Гатчинским собором, а после изгнания немецких войск в церквах продолжались богослужения, ибо отношение правительства к Русской Православной Церкви серьезно изменилось. Но бывало и иначе.

При немцах был открыт храм в Тайцах в честь Святителя Алексия, где начинал свое служение отец Петр. После войны с приходом к власти местного сельсовета богослужения в храме прекратились. Как ни просили верующие ключи, местные коммунисты их не отдавали, и храм был обречен на долгие годы поругания и разрушения, в нем был устроен клуб. Немало усилий для открытия Таицкого храма приложил и отец Петр. Ныне в этом храме с января 1991 г. регулярно совершаются богослужения.

Предстояли большие работы по восстановлению собора. Отцу Феодору Забелину в его преклонных летах было уж не под силу справиться одному. И он пригласил отца Петра на место второго священника Собора. В это время Ленинградской епархией управлял архиепископ, а затем митрополит Григорий (Чуков), сидевший в 1929 г. в соседней с о. Петром камере.

Теперь узники «Шпалерки» встретились, Слава Богу, в лучшей обстановке. Владыка тут же по просьбе настоятеля охотно назначил отца Петра вторым священником Гатчинского Павловского собора 25 сентября 1945 года.

Церковная жизнь возрождалась. Немногие уцелевшие после страшных гонений епископы и священники возвращались из глухих ссыльных углов. Во многом этому содействовал Святейший патриарх Алексий (Симанский), преемник патриарха Сергия. Так, вернулся после долгих лет ссылки и отец Василий Верюжский. Беседа с Патриархом укрепила его намерение вернуться в лоно Патриархии. Он принял предложение войти в штат возрожденной Духовной Академии и занять место профессора. С радостью встретил отца Василия митрополит Григорий, положивший много сил на возрождение Духовных школ в Ленинграде. Встреча с отцом Василием, единомышленником и духовно близким ему человеком, сильно повлияла на отца Петра: он решил вернуться к церковному служению.

Существует ложное мнение, что от священников ориентации митрополита Иосифа якобы требовали покаяния, как от неких раскольников. Такая мысль действительно была высказана одним из ленинградских протоиереев. Когда же об этом узнал митрополит Григорий, он был до крайности возмущен, чему свидетелем был сам отец Петр. Владыка решительно возражал против подобного отношения к иосифлянам, не считая их духовно погрешившими против церкви.

С самого начала служения в Гатчине, еще при настоятеле отце Феодоре, отец Петр практически взял на себя все заботы по восстановлению собора. Весной 1949 г. отец Феодор скончался. На короткое время настоятелем был назначен протоиерей Павел Тарасов (до этого секретарь Епархии и настоятель Никольского собора). Но уже осенью 1949 года по распоряжению митрополита настоятельство принял на себя отец Петр. Для возрождения собора нужны были огромные средства, материалы, люди… Но с Божией помощью дела пошли успешно и довольно быстро. Не раз выручали ленинградские храмы, давая ссуды с постепенной выплатой. Тогда распоряжались деньгами сами настоятели, и это было в их власти. А настоятель Охтинского храма прот. Михаил Славницкий от возврата долга отказался, заметив, что «дело мы, отец Петр, делаем одно, общее». И с материалами все устраивалось, и нужные люди находились. Часто отец Петр бывал в Епархии. Митрополит Григорий обстоятельно вникал во все дела по ремонту собора. Да и вообще все хозяйственные дела в ту пору велись с ведома и благословения церковной власти, без активного вмешательства чиновников – уполномоченных. Бывало, отец Петр ездил по закрытым и полуразрушенным храмам, чтобы перевезти еще сохранившиеся в них иконы и церковную утварь в восстанавливаемые и вновь открывающиеся храмы. Много раз он сослужил митрополиту Григорию при освящении престолов или в храмовые праздники в пригородах.

В 1950 году ремонт верхнего храма был в основном завершен. Иконостас темного кипариса был собран из сохранившихся фрагментов с необходимыми дополнениями. Во время ремонта верхнего храма богослужения проводились в нижнем, где отец Петр устроил еще один придел, освященный в честь иконы Божией Матери «Утоли мои печали», особо чтимой в соборе. Во время оккупации Гатчины этот образ был найден целым и невредимым в обгоревшем доме.

В 1949-50 гг. сослуживцами отца Петра стали: отец Иоанн Кондрашев – впоследствии многолетний настоятель собора, отец Борис Воскресенский и дьякон отец Владимир Сидоров. Затем в клир был приглашен старый заштатный протодьякон отец Михаил Яковлев, знакомый отцу Петру еще по храму Спаса-на-Крови. До сих пор многие старожилы с теплотой вспоминают прекрасные молитвенные службы в соборе тех лет: праздничные богослужения всем клиром в верхнем храме и тихие, неторопливые великопостные службы в полумраке нижнего храма. В воскресные и праздничные дни отец Петр любил служить ранние литургии в нижнем храме.

Приближался столетний юбилей собора. К этому времени храм был украшен нарядными напольными киотами, где помещались чтимые иконы, восстановлены иконостасы боковых приделов, поверх каменных плит настелили деревянный пол.

29 июня/12 июля 1952 года в день Свв. апостолов Петра и Павла торжественным богослужением отмечался престольный праздник и юбилей собора. Возглавлял богослужение митрополит Григорий в сослужении тогдашнего викария – епископа Таллинского Романа и приглашенного духовенства. За труды по восстановлению собора отец Петр был награжден митрой. На второй день праздника состоялось освящение правого придела в честь Свв. равноапостольных царей Константина и Елены и литургия, возглавляемая епископом Романом. Левый придел в честь Св. равноапостольной Марии Магдалины освятили уже после ухода из собора отца Петра.

Минули юбилейные торжества. Главные труды по восстановлению собора, а с ними и несколько напряженных лет бессонных ночей, забот, а подчас и разного рода скорбей и огорчений были позади. Всегда верной помощницей и поддержкой была для отца Петра его матушка Ксения Васильевна. Жили они в небольшой тесной квартирке из двух комнатушек с неустроенным бытом. Но несмотря на это дом отца Петра славился традиционным русским гостеприимством. И кого только здесь не принимали! От архиереев до одиноких гатчинских старушек и нищих, которым особенно покровительствовала матушка. Старались, как могли напоить, накормить, а приезжих – устроить на ночлег. Вот уже поистине жили в тесноте, но не в обиде! Несмотря на занятость и постоянную усталость отец Петр никогда не брал отпуск. Если уезжал, то ненадолго в Пюхтицкий или Псково-Печерский монастырь. В Печерах под гостеприимным кровом тогдашнего наместника монастыря архимандрита Пимена (будущего Святейшего патриарха) отец Петр дважды проводил свой день Ангела.

СНОВА ПОД ПОКРОВ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

В конце весны 1955 года о. Петра назначили настоятелем Покровской церкви в Мариенбурге. Причина перевода его из большого Гатчинского собора была, очевидно, скрыта в настороженном и подозрительном отношении к нему властей, как к представителю старого, консервативного духовенства. Уполномоченному явно не нравилось и то, что к отцу Петру из разных мест съезжались богомольцы, многие из которых знали его еще с 20-х годов. Первоначальным указом его переводили настоятелем церкви Александра Невского в Красном Селе. Однако, по ходатайству прихожан Покровской церкви и с полного согласия о. Петра указ был изменен и о. Петр перешел в Мариенбургский Покровский храм. Настоятелем же Гатчинского собора назначили протоиерея Василия Раевского, но довольно скоро его сменил протоиерей Иоанн Кондрашев, который пришел служить в собор по его собственным словам «под крепкую руку отца Петра» с момента его настоятельства в 1950 г. Отец Иоанн возглавлял собор до конца своих дней, сохранив неизменную привязанность и доверие к своему старшему собрату, довольно часто посещая его в Мариенбурге. Свою последнюю службу как настоятель собора отец Петр служил в день Всех Святых в маленькой церкви на кладбище, во избежание тягостных прощальных церемоний. Большая кладбищенская церковь представляла собой руины, а в маленькой часовне был устроен престол в честь Всех Святых. Она была приписана собору (закрыта в 60-х годах). Служили в кладбищенской церкви только в дни поминовения усопших, и заказные заупокойные литургии. В День Всех Святых вокруг кладбища совершали крестный ход, а затем служили общую панихиду. Расставаться с собором, в восстановление которого отец Петр вложил столько души и сил, было нелегко. Скорбели прихожане, скорбел и сам отец Петр. И только одна матушка Ксения Васильевна с присущим ей духовным чутьем и смирением не скорбела, а с радостью говорила: «Идем под Покров Божией Матери!»

3 июля 1955 года отец Петр служил свою первую литургию в Мариенбургской Покровской церкви. Для него начался новый этап жизни – служение более четверти века под Покровом Царицы Небесной.

Мариенбург – своего рода предместье Гатчины. Это – поселок и станция по Балтийской железной дороге. Для егерей и их семей во второй половине XIX в. здесь была построена Егерская слобода для Императорской охоты, где повелением Государя Императора Александра Третьего по проекту известного в то время архитектора Д. Гримма воздвигли храм в честь Покрова Божией Матери, напоминающий старо-московские храмы XVII в. Место его постройки было указано самим Императором. Храм был освящен в присутствии Государя с Семейством 20 ноября/3декабря 1888 г. Он имел богатое убранство. После упразднения Царской охоты с 15 мая 1917 г. храм стал приходским. В 1932 г. его закрыли совсем, но в 1942 г. во время немецкой оккупации по ходатайству прихожан службы возобновились. В Мариенбургском храме бывало служил Св. праведный Иоанн Кронштадтский. Дружеские отношения связывали его с настоятелем Василием Левитским, чья могила находится здесь же, у алтарной стены храма. Возглавляя Гатчинский собор, отец Петр не раз приезжал в Мариенбург послужить и помочь в возрождении этой церкви. Так, при его содействии был перевезен иконостас из храма Духовной Академии. С приходом отца Петра мариенбургский приход стал расти. Многие из гатчинской паствы последовали за своим батюшкой. Потянулись прихожане из Таиц, Пудости, Красного Села из Ленинграда и даже из Кронштадта.

Как и в Гатчине, отец Петр прежде всего занялся благоустройством храма. Конечно, полностью вернуть ему исторический облик и восстановить прежний дубовый иконостас едва ли было возможно, но тщательный наружный и внутренний ремонт, обновление его убранства, сделали храм благолепным и заботливо ухоженным. Много трудов внесли в это благое дело преданные церкви люди: староста Иван Григорьевич Гаманов и бессменная помощница отца Петра Александра Ивановна Савина, всю свою жизнь посвятившая Церкви. Удалось обнести оградой территорию вокруг храма с прилегающим небольшим кладбищем, стихийно возникшим во время войны. Затем оно было закрыто. На церковном участке отец Петр задумал построить небольшую сторожку, но вместо этого построили двухквартирный дом, куда отец Петр с матушкой переехали из тесной гатчинской квартиры.

Теперь был совсем рядом любимый храм. На склоне лет отцу Петру дарована была величайшая милость Божия – послужить в одном месте более двадцати лет в окружении верной любящей паствы, преданных друзей и помощников. Хрущевские гонения 60-х годов обошли стороной мариенбургский приход – место сосредоточения молитвы и невидимого миру подвига.

Богослужения в Покровском храме совершались не каждый день, но довольно часто. В отличие от других храмов служили строго по уставу, без значительных сокращений. Продолжительные великопостные службы напоминали монастырские и создавали особенную молитвенную атмосферу, привлекая многих богомольцев. Внутри церковной ограды царило такое благоговение, что приезжавшим казалось, будто они в заповедном скиту.

К литургии отец Петр отправлялся задолго до начала службы, любил неторопливо совершать проскомидию, поминая огромное количество записок. Если кто-нибудь давал отцу Петру записку с просьбой помолиться, особенно о упокоении, то она оставалась в храме уже навсегда. Со службы отец Петр возвращался всегда поздно, никогда не отказывая тем, кто хотел с ним поговорить. Уже старея, теряя силы, с больными ногами он терпеливо, с отеческой любовью выслушивал каждого. В неслужебные дни приходили домой, где он обстоятельно беседовал с народом. Матушка Ксения Васильевна говорила, что дом священника должен быть открыт для всех.

Сюда приезжали его собратья, священники из разных храмов, с которыми отца Петра связывали дружеские отношения. Особенно много духовенства съезжалось в День Ангела батюшки 24 августа/6 сентября, отчего архимандрит Кирилл (Начис) назвал этот день «вторым престольным праздником». В начале 60-х годов служил иногда в храме митрополит Пимен, тихо без свиты, простым священническим чином. В день 75-летия о. Петра и как-то в День Ангела приезжал митрополит Никодим. С его благословения отец Петр был введен в епархиальный совет, что его очень тяготило, особенно официальные приемы и церемонии. Правда, довольно скоро от этих непривычных обязанностей о. Петр был освобожден к своей великой радости.

Молитвенник и труженик, отец Петр говорил мало и сдержанно. Его лаконичные фразы, чаще всего стихи из Священного Писания, были полны потаенного смысла, который раскрывался во времени. Его слово имело вес и такую силу веры, что творило чудеса.

• Батюшка, хочу бросить курить!
• Не кури.

И не курил уже больше никогда.

Как не вспомнить евангельское «Господи, хочу прозреть!» - «Прозри».

Он не считал себя ученым-богословом, но духовное чутье и глубина мудрости всегда помогали ему правильно оценивать происходящее. Как берег он каждую душу, не подавляя, давая ей раскрыться сполна, не ограничивая, ничего не запрещая, мягко утешая, уча терпению, осторожности, самостоятельности, бережно отрезвляя не укоряя, оберегая от непосильных обетов. Часто можно было слышать «Живи, как живешь», «Бог ответ даст», «Не надо так» - на слишком бурное покаянное чувство. «Бог милостив. Главное – сокрушение сердца», «Живи так, чтобы с тобой хотели жить». Велика была благодатная сила воздействия этих простых безыскуственных слов.

В семидесятые годы, когда о святости Царственного Семейства не смели говорить, отец Петр сказал: «У Бога они прославлены». Сохранилась поминальная записка, где рукою батюшки поименно названы убиенные в Екатеринбурге и Алапаевске.

Самым главным и дорогим было для отца Петра богослужение. Молитва в храме была его родной стихией, в которую он весь погружался. В дни, когда не служили, он уходил в алтарь и подолгу молился.

Не любил он оставлять свой храм даже на короткое время. И уж совсем не понимал, как можно уйти в отпуск…

За двадцать с лишним лет служения в Мариенбурге о. Петр получил много наград, включая третий Патриарший крест и право служения с открытыми Царскими вратами до Херувимской. При всем внешнем благополучии, он, однако, остро переживал скорби и нестроения церкви: диктат безбожной власти, обмирщение духовенства, замешанный на политике экуменизм и многое другое. Будучи потомственным священником, свято храня устои традиционного Православия, отец Петр более пятидесяти лет предстоял Престолу Божию, но по своим убеждениям остался таким же, каким и был в давние двадцатые годы, когда отправлялся с единомышленниками в ссылку. Верный себе, отец Петр никогда не носил светскую одежду; и дома и в гостях он всегда был в подряснике. Невольно вспоминается одна поездка о. Петра к уполномоченному. Хорошо известно, какую роль играли уполномоченные по делам религии в те годы. Как в ставку татарского хана должны были являться батюшки к всевластным правителям-атеистам. Этим чиновникам наносили «визиты» и правящие архиереи и приходские священники. Уполномоченный почти всегда видел духовенство в светской одежде. За многолетнее служение Бог как-то миловал отца Петра от подобных «приглашений». Но однажды такое приглашение все же последовало. Надо было ехать в «ханскую ставку». И вот о. Петр явился к уполномоченному в полной парадной форме – в рясе, имея на груди свои три креста, да еще и орден Св. равноапостольного князя Владимира. Видимо, это так обескуражило «хана», что смущенным голосом он стал извиняться, сказал, что очень занят и не может принять. На это отец Петр ответил, что он тоже очень занят. Так этот первый и последний визит и закончился.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ. ЗА ШТАТОМ

Годы шли, силы уходили, сильно болели ноги. Но отец Петр не изменял своим правилам. Все также с рассветом уходил он в храм с целой кипой заздравных и еще больше – заупокойных записок. По-прежнему шли уставные службы, по-прежнему подолгу велись беседы с духовными чадами и в храме, и дома.

Весной 1976 г. отец Петр по возрасту был снят с должности настоятеля и переведен за штат. Настоятелем Мариенбургской церкви был назначен архимандрит Кирилл (Начис). Последнюю настоятельскую службу в своей любимой Покровской церкви о. Петр отслужил в день Жен Мироносиц – 9 мая 1976 г. Он очень тяжело переживал этот неожиданный указ. Особенно угнетало сознание, что заштатные священники с хрущевских времен лишены были права служить (разрешалось только сослужение при архиерее). А жизнь без богослужений казалась о. Петру тяжелым испытанием на склоне лет. Но по милости Божией, по благословению Святейшего патриарха Пимена и по указу митрополита Никодима отец Петр получил возможность совершать богослужения по согласованию с настоятелем. Обычно батюшка служил литургию по субботам, а в праздничные дни сослужил архимандриту Кириллу.

К осени 1979 года слегла матушка Ксения Васильевна. В последнее время она угасала, слабела и становилась совершенно отрешенной от всего окружающего. Был ясный осенний день 6 октября. Отец Петр, как обычно, служил субботнюю литургию. Зазвонили к «Достойно», когда стоящим около матушки дочерям стало ясно, что она отходит. В полнейшей благоговейной тишине, под чтение отходной отлетела ее чистая душа… Во всем покорная воле Божией, безропотно, в терпении и смирении прошла матушка свой крестный путь, на который благословил ее митрополит, священномученик Вениамин. После литургии отец Петр вернулся уже к смертному одру своей горячо любимой матушки. Когда стало ясно, что часы жизни Ксении Васильевны сочтены, архимандрит Кирилл предложил отслужить литургию за отца Петра, чтобы он мог остаться возле матушки. На мгновенье задумавшись, о. Петр твердо ответил: «Литургию я буду служить сам». Так во имя долга и молитвенной помощи умирающей матушке он отказался от естественного желания быть последние минуты рядом с ней. В эти скорбные дни о. Петр получил великое утешение от Господа: 8 октября в день Св. преподобного Сергия матушку разрешили похоронить на церковной территории. Это было поистине чудо, так как кладбище у церкви уже давно было закрыто для захоронения (даже на урны распространялся запрет). Отпевал Ксению Васильевну сам отец Петр в сослужении собратьев. Ее отпустили в могилу рядом с домом и храмом. Батюшка неутомимо совершал сорокадневное поминовение усопшей, ежедневно молясь в храме, а возвращаясь, подолгу сидел у дорогой могилки.

После смерти матушки отец Петр начал быстро слабеть. Все хуже становилось зрение. В субботу 9 мая 1981 года (в возрасте 88 лет) он отслужил свою последнюю в земной жизни литургию. Он перенес небольшой инсульт. И все же, слабея, почти утратив зрение, он неизменно, каждую субботу с помощью близких (чаще всего в сопровождении своей преданной алтарницы Александры) бывал в храме и приобщался Святых Христовых Таин.

31 декабря 1982 г. отцу Петру исполнилось 90 лет. Святейший патриарх наградил его к юбилейной дате орденом Св. преподобного Сергия Радонежского второй степени.

Минули дни Рождества. На Святках, в день «старого» нового года правящий митрополит Антоний приехал к отцу Петру в Мариенбург, чтобы вручить орден. На улице мела метель, было ветрено и холодно. А в уютной тишине батюшкиного дома было тепло, на елке, потрескивая, горели свечи. С того памятного вечера отцу Петру оставалось жить менее трех месяцев. А Владыке – не многим более трех лет.

Как-то батюшка заметил: «Неужели мне 90 лет!? Какой же я старый, а вот еще бы пожил…» Он любил, когда его навещали собратья по служению, особенно соборные протоиереи из Гатчины Иоанн Кондрашев и Борис Воскресенский. Часто бывал у него и сосед по Мариенбургу, отец Иоанн Преображенский, который всегда сообщал ему новости церковной жизни.

Наступил Великий пост 1983 года. Дома на Первой седмице отцу Петру читали Великий канон Андрея Критского. И как-то после чтения он задумчиво сказал: «Скоро и меня понесут и будут петь этот канон». В воскресенье, в день Торжества Православия, отца Петра как всегда привели в церковь. Исповедников было много. Отец Кирилл проводил общую исповедь. К великому удивлению алтарницы Александры отец Петр попросил вывести его на левый клирос, словно желая разделить свою последнюю исповедь с мариенбургской паствой. Он, как обычно, приобщился Святых Таин, и было это в последний раз.

В понедельник и вторник второй седмицы поста погода стояла теплая и сырая. Батюшка жаловался на сердце, ему не хватало воздуха и не раз его выводили подышать на крыльцо. А вечером в среду 30 марта, в день преподобного Алексия, человека Божия, отец Петр неожиданно для близких тихо и безболезненно отошел в мир иной.

Стояли слишком теплые для конца марта дни и все, что происходило в те дни, видится, как в туманной дымке, и вспоминается, как нечто нереальное. Наступила совсем необычная жизнь, которая входит в дом вместе со смертью, тем более – со смертью священника. Прошло не более часа с момента кончины батюшки, как протоиерей Иоанн Преображенский служил первую панихиду. Утром 31 марта о. Петра облачили архимандрит Кирилл и соборные протоиереи о. Иоанн и о. Михаил (Юримский). Целый день, не отходя от гроба, читал Евангелие отец Михаил. Отец Петр в светлом облачении лежал в гробу с каким-то особенно красивым и торжественным лицом, какие бывают только у усопших. То была кончина праведника, мирная и непостыдная. И вот отец Петр покидает дом, где прожил более четверти века. Его переносят на последние дни и ночи в храм – самое дорогое для него место.

С ходатайством митрополита Антония поехали в горсовет просить разрешения похоронить почившего отца Петра у церкви рядом с матушкой. Разрешение получили быстро и легко, готовили могилу. Казалось, все благополучно. Казалось… А между тем, когда уполномоченный узнал от митрополита Антония, что скончался протоиерей Петр Белавский, он захотел узнать, где его хоронят. Выяснив, что хоронят его около храма по разрешению Гатчинских властей, чиновник был весьма недоволен: «Если бы я знал раньше, - сказал он, - я бы запретил. Народ будет ходить…» Но могила возле алтаря была уже готова. Так, в последний раз в земной жизни простерлась рука Божия над отцом Петром.

Отпевал отца Петра митрополит Антоний в сослужении многих прибывших на погребение священников. Отпевание было полным, без сокращений. Это – единственное, о чем просил отец Петр незадолго до своей кончины: «Пусть не сокращают чин моего отпевания». Духовенство – в белых ризах. Рядом, у гроба – самые близкие сослужители и собратья. В алтаре плакал Владыка Мелитон, столь горячо любивший отца Петра. …Храм переполнен. Единым сердцем молился церковный народ, сплоченный силой любви почившего в Бозе пастыря. «Сам на земли жизнь его прославил еси, Сам же и исход жития его во входе святых Твоих праведных вчини…»

В светлом облачении в белом гробу лежал величественный отец Петр и было в этом уже что-то предпасхальное.

В девятый день – радость Благовещения. И, наконец, сороковой день, но нет уже панихидного пения, нет надгробного рыдания. Первый день Пасхи… И звучит только ликующее: ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«…время всякой вещи под небом…» Время ли предлагать читателю воспоминания о жизненном подвиге протоиерея Петра Белавского? Время. Время потому, что сегодня Россия погружена в хаос, из которого только один выход, испытанный в веках – покаяние, пост, молитва ко Господу Богу и помощь Его святых.

Искушение, через которое прошел отец Петр, было безвременьем шатания предреволюционного и послереволюционного демократического «плюрализма». Оно не в том, что разрушение Российской Империи поставило русского человека перед необходимостью политического выбора между демократией местной, заграничной и заокеанской, но в том, что надмирность православного христообразного понятия о царском самодержавии человека в Боге и в мире сменилась плебейской разноголосицей демократической лжи о человеке, жизни и мире.

Несмотря на внешнюю привлекательность некоторых плюралистических партий и их мировоззрений, каждая из них была и есть менее целого, против целого и поэтому всегда безбожна. Соперничая между собой, они объединяются враждой против Божьего образа в человеке, чтобы вызвать из бездны научно-технического прогресса космополитического человека-зверя.

Сегодняшняя смута, поставленная по сценарию бунта 1917 года, еще на один шаг приблизила мир к его пришествию. Нам по милости Божией предоставлена возможность почувствовать и пережить это событие, сущее и действующее в безбожных и разрушительных порядках нашей культуры и гражданственности.

Благочестие о. Петра, победившего верою и любовью к Богу, Отечеству и Церкви демократические соблазны, может помочь нам в решении жизненной задачи спасения души в творении Воли Божией, а не человеческой. Почитание его памяти и молитвенное общение с ним во Христе укрепит наш дух в перенесении искушений и в верности Богу.

Иерей Александр (Сухарский)